— Яков Агафоныч! — взмолился Гаврюша.
— Нумер третий, — Ларионов сделал запись. — Цыц! Никакого тебе цирка! Латыши, что приходят в город на заработки, народ смиренный, а все же бывает грех… Подозреваемых-то человек шестьдесят, господа! Хорошенькое дело! Нет ли еще кого! Давайте, сразу все валите!
— Есть! — воскликнула я. — Есть, только я сама не знаю, кто этот человек и чем его обидел Гверра!
— И кто же он? — спросил Алексей Дмитриевич.
— Я же рассказала вам, как за мной гнался нищий, тот сумасшедший старик, что сидит у парадных дверей цирка.
— Вы много странных вещей говорили, и я, право, не знал, чему верить, — признался Алексей Дмитриевич. — Но эта ваша мысль кажется, как бы выразиться…
Тут обнаружилось, что он все же рассказал Ларионову про подозрительного нищего.
— Старик, может статься, полицейский служитель. Убийство-то наделало в городе шуму, и полиция ведет розыск, как умеет. Этот человек опознал вас — а вы, сударыня, как раз главная подозреваемая. Немудрено, что он оставил свой пост и за вами помчался, как молодой, — сказал Ларионов. — А потом потерял вас в закоулках. Так что я его и вписывать не стану.
— Нет! — вскричал вдруг Алексей Дмитриевич. — Это не полицейский!
— А кто же?
— Бог его знает, только не полицейский! Управа благочиния послала полицейских в цирк только после того, как стало известно про убийство итальянца. До того там шло благополучно, и следить было не за кем. А когда появилась эта запойная образина в пегих космах?
— Она появилась… — я задумалась. — Появилась она…
И тут я отчаянно покраснела. Вспомнилось то, за что мне было теперь страх как стыдно: как я ворвалась в цирк, самой себе внушая, будто Гверра тут ни при чем, а я хочу оказать услугу де Баху.
— Ну же? Я видел нищего, еще когда мы с Гаврюшей, притворяясь плотниками, проникли в цирк, а вы?
— Когда приносила портрет вашего Свечкина…
— Выходит, что в цирке с самого начала было неладно! — с торжеством заключил я. — Мы никогда не узнаем, в который день после начала гастролей появился этот нищий, но по меньшей мере за три дня до убийства он уже сидел на ступеньках и бормотал ахинею!
— Он пел духовные стихи, — возразила я.
— И при этом безбожно их перевирал!
Может, так оно и было — я же к его бормотанию особо не прислушивалась.
— А не угодно ли предположить, что этот подозрительный нищий был также конокрадом? Из другой шайки, конкурентов полупочтенного Платона Васильевича? — спросил Ларионов. — И что он сидел на пороге, собирая важные сведения?
— Он для иного сидел на пороге, — сказал на это Алексей Дмитриевич. — Цирк, насколько мне известно, на ночь запирают. Кто остается в нем ночевать — устраиваются в ложах и на сеновале, кто-то из конюхов, скорее всего, спит в шорной. Мисс Бетти, как вышло, что вы попали в цирк?
— Я вошла…
— То есть, дверь была открыта? Кто же ее в такое позднее время отворил? И зачем?
— Коли так, нужно выяснить, как она запирается. Там непременно есть засов, чтобы снаружи никто его не отпер… — начал было Ларионов, но его прервал Гаврюша:
— Эх, Яков Агафоныч, забыли, что ли, как Мухиных обокрали? Засов, засов! А воры сумели его расшевелить и с места спихнуть!
— Зашибу! — рявкнул Ларионов. — Не бывать тебе старшим приказчиком!
Гаврюша чуть ли не в один прыжок оказался у двери.
— Оставь, Яша, он дело говорит, — сказал Алексей Дмитриевич. — Я не удивлюсь, коли окажется, что в ту ночь в цирке была и другая компания конокрадов. Вот ведь чертовы липпицианы, сколько из-за них суматохи! Стало быть, задачи у нас такие. Первая — расспросить Ваню. Его там учили, с ним возились. Он мог заметить, с кем дружил, а с кем враждовал бедняга итальянец. Это сделаю я сам. Вторая задача — выследить нищего, коли он настолько глуп, что после всех событий продолжает сидеть у цирка и петь свою околесицу. Третья — найти наконец эту латышскую плотницкую артель! Не вознеслась же она в небеса!
— Я берусь выследить нищего! — тут же заявил Гаврюша.
— Тебе лишь бы возле цирка болтаться! — прикрикнул на него Ларионов.
— Яша, — сказал Алексей Дмитриевич, качая головой. — Эх, Яша, Яша… Сколько тебе-то лет было в двенадцатом?.. Гаврюша, ступай.
Тот быстро поклонился и выскочил за дверь.
— Побольше, чем этому злодею, — спокойно отвечал Ларионов. — И натворить я много успел. Да ведь я за него, дурака, перед Богом в ответе! А я его знаю, он на соблазны падок. Он сам о себе этого не знает пока, но я-то знаю.
— Ну, увидит он издали эту мадемуазель Клариссу, что с того? Ей всего четырнадцать, дитя еще, у нее не замужество на уме, а лошади.
— А в итальянца-то влюбилась?
— Ну, как дитя может влюбиться? Как мои племянницы в кавалергардов влюбляются, когда их на улице видят?
— Что вы, господин Сурков, в девках понимаете! А у меня дома три — старшей почти пятнадцать! Одни женихи на уме!
— А ты-то, Яша, что в девицах понимаешь? Ты все по лавкам и амбарам, только утром за столом их, поди, и видишь! И то — ни о чем не спросишь!
Они затеяли этот спор, совершенно не обращая на меня внимания. Я невольно развеселилась, наблюдая этих двух тонких знатоков девичьей души. Наконец они обо мне вспомнили.
— Пока все это дело не прояснится, вы, сударыня, жить будете здесь, — сказал Ларионов. — Коли вы, как считает Алексей Дмитриевич, невиновны, то вам и незачем встречаться с частным приставом. А коли все же виновны — не обессудьте…
— Господь свидетель, я итальянца не убивала. Для чего мне его убивать?
— А конюха Карла? — вдруг спросил Ларионов.
— Какого конюха?
— Старшего конюха в труппе господина де Баха, — объяснил Алексей Дмитриевич.
— Как, неужто и его убили? О Господи! — я в волнении перекрестилась.
— Да, мисс Бетти. Как раз в ту ночь, когда вы на Гертрудинской оставались одна. Теперь понимаете, почему до выяснения всех обстоятельства вам придется жить тут, в трактире, под присмотром Свечкина? — делая мне этот вопрос, Алексей Дмитриевич потупил взор.
— Так, верно, — поддержал его Ларионов. — Пусть мы почти уверены, будто убийца — кто-то третий, а предосторожность не помешает. Вас свезут в Гостиный Двор… Эй, Гаврила Анкудиныч, заходи! Я добрый!
Но дверь не распахнулась, Гаврюша на пороге не встал.
— Он, должно полагать, у Свечкина сидит, — сказал Алексей Дмитриевич и вышел из комнаты.
Я осталась вдвоем с купцом.
— Это убийство конюха может оказаться вам во вред — коли он был свидетелем приключений ваших с итальянцем, а может и обелить вас — ведь эти два убийства непременно связаны… — тут Ларионов задумался.
