Вот и все. Я бы разобрал только один вопрос: почему Да-юй сказал: «Твой учитель – Хуан-бо, а я здесь ни при чем!» Заключительная часть содержательна и значима, но мне кажется, там все понятно.
Д: Наверное, этой фразой он указал Линь-цзи на то, что он должен продемонстрировать своему учителю Хуан-бо то же, что он продемонстрировал здесь ему, Да-юю. Следующий параграф как раз об этом.
А: Да.
Д: «Всыпать ему порцию», – он и всыпал.
А: Да. Но, помимо того, что это так, все-таки, прав был Да-юй или не прав, говоря, что он тут ни при чем.
Д: Ну, как ни при чем, он же сделал свое дело.
А: А что он сказал при этом?
Д: Мало ли, что он здесь говорит.
А: То есть, это было вранье, он лукавил? Что является антиподом лукавства? Искренность? Оказывается, нет. Антипод лукавства – это достоинство, и, причем, сущностно. Лука – «изгиб», а за достоинство отвечает грудной отдел. Люди, которые думают, что антипод лукавства – это искренность, ошибаются, потому что если напрямую искренность – антипод лукавства, то тогда это искренность дебильная. Почему люди лукавят? Если у человека спросить, почему он соврал, то ответ всегда будет таким: «Ну а что, сказать ему то-то и то-то, чтобы он сорвался, выхватил пистолет, застрелился и застрелил еще кого-нибудь?» Лукавство всегда подсовывает под свой антипод именно вот такую искренность, а такая дебильная искренность, вроде бы, на поверхности отличается от лукавства, но при более пристальном рассмотрении оказывается с ним полностью тождественной. А чем? Именно отсутствием достоинства. Итак, почему Да-юй сказал Линь-цзи, что он тут ни при чем?
М: Все эти процессы в Линь-цзи заметил и запустил именно Хуан-бо – все, о чем мы говорили в начале, он же пытался перевести Линь-цзи на другой уровень.
А: Да, так оно и есть, верно также предположение о том, что Да-юй сознательно не хотел брать на себя лавры наставника. Линь-цзи действительно пришел к Да-юю без одной секунды просветленный, и хотя Да-юй проделал необычайно важную работу, он ее проделал только потому, что Линь-цзи к нему послал Хуан-бо.
Д: Каждый сделал то, что мог.
А: На самом деле, Хуан-бо мог сделать то же самое.
Д: Зачем же он тогда послал его?
У: Потому что Линь-цзи собирался уходить. Это был его выбор, и ему нельзя было мешать, но можно было направить.
А: Да. Во-первых, потому что Хуан-бо не должен был удерживать, а во-вторых, потому что он не хотел усложнять задачу с собственной персоной. Ведь если бы Хуан-бо сказал: «Да я просто добрая бабушка», то Линь-цзи было бы тяжелее это принять. Но так как это сказал Да-юй… А Хуан-бо преподнес Линь-цзи Да-юю на блюдечке с голубой каемочкой. Все, что осталось сделать Да-юю, это сказать нужные слова… ну, и получить кулаком под ребра.
Глава III. Опрокинутый кувшин
Наставник Гуйшань поначалу был главным по хозяйству при Байчжане. Однажды Байчжан решил выбрать настоятеля для нового монастыря и объявил, что им станет тот, кто сможет ответить на его вопрос. Затем он поставил на землю кувшин с водой и сказал:
– Кто может сказать, что это такое, не называя это кувшином?
Старший монах монастыря сказал
– Это, что ни говори, нельзя назвать деревянными сандалиями.
Тогда Байчжан спросил Гуйшаня. Тот сшиб ногой кувшин и пошел прочь. Байчжан рассмеялся и сказал:
– Старший монах проиграл.
И Гуйшань был назначен настоятелем нового монастыря.
Умэнь заметил: Гуйшань был очень смел, но не сумел обойти западню, устроенную Байчжаном. Он отказался от легкого дела и взялся за тяжелую работу. Зачем же он снял удобную шапку и надел на себя железную кангу?
Отбросив прочь шумовку и половник,
Он одним ударом сокрушил все препоны.
Хоть он не одолел преграды, воздвигнутой Байчжаном
Он отшвырнет ногой все на пути – даже Будду
[51]
.
А: У китайцев тема скрытых святых, которые работают простыми служками, очень любима и популярна и в этом смысле напоминает православные рассказы о том, как какой-нибудь монах, презираемый всеми, оказывается наиболее продвинутым святым. Поэтому то, что Гуйшань был всего лишь экономом, не случайно. Я хочу вам напомнить, что правильное восприятие гунъаней – на очень светлой энергетике, через смех. В них все основано на чувстве юмора.
У: А мы слишком напрягаемся.
А: Да, что для гунъаней совершенно не характерно, так это дух тяжести. Термин «дух тяжести» придумал Ницше. Это название главы в книге «Так говорит Заратустра»: на горной дороге на шею главному герою прыгает маленький карлик и так придавливает его к земле, что он еле-еле волочет свои ноги. По смыслу такой дух соответствует тому, что мы вкладываем в него сейчас: тяжеловесность, угрюмость, звериная серьезность – как способ выражения мысли, так и характеристика какого-либо состояния. Чань совершенно противоположен духу тяжести.
Если вы хотите понять эту притчу, представьте, что Гуйшань толкает этот кувшин с таким же выражением, как у монаха на рис. 14.
Рис. 14. Монах
У: Мне кажется, в таком состоянии ничто не имеет значения – вещи, имена вещей, формы, отсюда и это действие.
А: Если соотнести эту картинку с гунъанем, то к какому моменту развития сюжета она лучше всего подошла бы? В какой момент у Гуйшаня было бы такое выражение на лице?
Д: Мне кажется, после слов старшего монаха.
А: Молодец, Даша. Старший монах говорит что-то такое очень важное, и слова вылетают у него как мыльные пузыри. Представляете, какой значимостью он был наполнен? Ему же казалось, что он произносит что-то невероятно умное. «Это, что ни говори» – ощутите серьезность старшего монаха. А из какого состояния Гуйшань пнул кувшин?
Д: Мне это состояние незнакомо.
А: Оно тебе знакомо, просто ты его не идентифицируешь.
Д: Мне трудно передать его словами.
А: Видимо, Гуйшаню тоже трудно было передать его словами.
Д: Это такое интересное состояние, когда мы находимся внутри ситуации и у нас практически нет выбора. Если мы находимся внутри, мы выстраиваемся в соответствии с тем, как выстраивается ситуация, и получается, что у нас нет выбора: мы делаем то, что происходит в ситуации.
А: Получается какой-то раб ситуации.
