Книга Медицина и сострадание. Советы тибетского ламы всем, кто заботиться о больных и умирающих людях, страница 5. Автор книги Чокьи Ньима Ринпоче, Дэвид Шлим

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Медицина и сострадание. Советы тибетского ламы всем, кто заботиться о больных и умирающих людях»

Cтраница 5

Чокьи Ньима Ринпоче (Ринпоче – почётный титул, означает «драгоценный») получил монашеское образование в монастыре Румтек в индийском штате Сикким. Он одиннадцать лет учился в Румтеке под руководством главы линии передачи карма кагью, шестнадцатого Кармапы [2] . Проведя последний год возле Кармапы в качестве его личного помощника, Чокьи Ньима Ринпоче по указанию учителя отправился в долину Катманду, чтобы построить там монастырь, а также помогать западным людям, заинтересованным в тибетском буддизме.

Когда я впервые встретил Чокьи Ньиму Ринпоче в 1984 году, ему было тридцать с небольшим лет – он был на год моложе меня. Он жил на верхнем этаже своего монастыря – массивного белокаменного сооружения, окнами выходящего на ступу Боднатх – важнейшее для буддистов место паломничества. В то время в монастыре было примерно восемьдесят монахов (сегодня их более двухсот пятидесяти). Личная спальня Ринпоче соединялась с большой приёмной. Каждую субботу, перед тем как начать осмотр монахов, я преодолевал четыре лестничных пролёта, чтобы увидеться с ним. Мы сидели на резных деревянных диванчиках в дальнем конце приёмной и пили чай, обсуждая последние новости. Чокьи Ньима Ринпоче часто приглашал меня пообедать с ним после того, как я заканчивал работу с монахами.

В Чокьи Ньиме Ринпоче я обнаружил зрелость, мудрость и сострадание, каких раньше ни в ком не встречал. Несмотря на то, что мы с ним были одного возраста, я стал относиться к нему как к отцу – человеку, который всегда готов дать добрый и уместный совет. Советы Чокьи Ньимы Ринпоче основывались на буддийской философии, и я стал замечать, что буддийский взгляд на вещи помогал мне справляться со сложными и болезненными ситуациями. Тибетскому буддизму меня обучал человек, одновременно достигший мастерства в философии и в практике медитации, поэтому его наставления были удивительно ясными и хорошо структурированными.

Многие тибетские ламы, встретившиеся мне в Непале, были воплощением глубокого сострадания, полного отваги. С каждым они были способны поделиться добротой и мудростью. Тяжёлые ситуации они воспринимали беспристрастно. Даже когда их собственной жизни угрожали неизлечимые болезни, их спокойная открытость всему происходящему и сострадание к другим оставались неколебимы. Они сохраняли милосердие, умиротворённость и полное бесстрашие даже в последние минуты жизни.

Однажды меня попросили осмотреть тибетского ламу, страдавшего от рака печени в последней стадии, он жил примерно в двадцати минутах езды от моей клиники. День подходил к концу; в это время и без того загруженные улицы Катманду сливаются в почти недвижимый поток людей, животных, дымящих грузовиков, машин и мотоциклов. У двери меня встретили взволнованные монахи и провели в комнату ламы. Глаза ламы сильно окрасились жёлтым: печень начинала отказывать, а от давления увеличенной брюшной полости на лёгкие ему было трудно дышать. Он поблагодарил меня за то, что я пришёл, и заметил, что мне было непросто добраться до него через пробки в это время дня. Несмотря на то, что этот человек испытывал невыносимую боль и едва мог дышать, он беспокоился о том, что мне пришлось ехать через пробки. На следующее утро он умер.

Вскоре я начал принимать не только монахов, но и тибетских беженцев. В основном это были молодые люди. Они пешком переходили Гималаи по перевалам высотой 6000 метров, спасаясь от китайского режима. Если им не везло и они попадали в бурю, у них не было возможности вернуться: в Тибете их ожидал арест, а нередко и пытки за неудавшуюся попытку побега. Последствиями многодневного пешего перехода без экипировки в условиях сильных снежных бурь были серьёзные обморожения. Пока я ухаживал за тибетцами – а многим требовалась ампутация пальцев на руках и ногах и месяц или два восстановительной терапии, – я выслушивал душераздирающие истории об арестах и пытках. Меня каждый раз удивляло, что какими бы ужасными ни были воспоминания, почти все беженцы говорили о произошедшем со спокойной отстранённостью и без заметного ожесточения.

Одну из историй я не могу забыть по сей день – её рассказал мне парень лет двадцати, его арестовали за развешивание плакатов, критикующих китайскую власть в Тибете. Каждую ночь холодной зимой его раздевали догола и отводили на крышу тюрьмы. Затем его окунали в ледяную воду и оставляли привязанным к столбу. Каждый раз он почти замерзал до смерти, но утром его уводили обратно в камеру и позволяли отогреться. На следующую ночь его ждала та же процедура.

В то время я встретил старого тибетского врача. Он пережил почти двадцать лет китайской тюрьмы, полных голода и невероятных лишений. Я спросил его, испытывает ли он обиду на китайцев. Он ответил: «Мои страдания в тюрьме были связаны с моей собственной кармой. Теперь они закончились. Если бы я убил китайского солдата, это бы не отменило случившегося со мной, а только создало бы причины для новых страданий в будущем. Так какой в этом смысл?»

Встречи с тибетцами зародили во мне страстное желание отправиться в Тибет и своими глазами увидеть страну, вырастившую этих невероятно сильных и духовно развитых людей. В 1987 году я наконец пересёк Гималаи и оказался на дороге, выходящей на высокогорное тибетское плато.

Развалины тысяч монастырей были похожи на плохо зажившие шрамы, оставшиеся на этой в остальном почти нетронутой земле. Китайцы попытались выбить из-под ног Тибета буддийский фундамент, и если судить по разрушениям, им это удалось на 90 процентов. Кроме того, на тот момент почти все великие буддийские мастера Тибета покинули страну, были арестованы или убиты.

По возвращению из Тибета я начал больше ценить возможность общаться с ламами, жившими в Непале. Доброта и щедрость моих ближайших наставников вызывали растущее чувство благодарности и признательности за то, что они мне давали. Искреннее желание стать похожими на них и взрастить в себе мудрость и сострадание помогло мне углубить медитативную практику. Какое-то время спустя я начал замечать, что отношения с пациентами стали меняться к лучшему. Теперь пациентам было проще рассказывать мне о наболевшем. Уместные слова поддержки стали приходить в голову сами собой. Я заметил, что начал терпимее относиться к раздражённым и разгневанным людям. Мне стало легче утешать серьёзно больных и умирающих пациентов. Иными словами, я нашёл способ стать таким врачом, каким всегда хотел быть.

Это понимание пришло ко мне не за одну ночь. Оно не было откровением; скорее, постепенной внутренней переменой. Теперь я был убеждён, что врач может научиться быть добрее и сострадательнее. Возникло желание попробовать организовать конференцию по проблемам сострадания в медицине для западной аудитории. Я поделился идеей с Чокьи Ньимой Ринпоче, и он согласился прочитать курс лекций для врачей и медсестёр, если я возьмусь за его организацию. Много лет я не оставлял эту идею, но возможность её осуществить возникла только в 1998 году, когда я вернулся в Соединённые Штаты – в Джексон-Хоул, штат Вайоминг.

Я решил, что курс лекций, посвящённый медицине и состраданию, должен иметь структуру медицинской конференции. Её участники должны были работать по учебному плану, получать академические баллы и сидеть за столами, как в студенческой аудитории, а не на полу на подушках, как это принято на буддийских учениях. Я подготовил брошюры и разослал их пятидесяти тысячам врачей и медсестёр. Я намеренно не включил в этот список врачей и медсестёр, уже связанных с буддизмом: мне было важно понять, может ли тибетский буддизм предложить что-то ценное большинству практикующих врачей и медсестёр. Для этого необходимо было вначале проверить идею на не имеющей отношения к буддизму аудитории.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация