– Что это ей взбрендилось?
– Или взвинилось, – вырвалось у Нестора.
Нина рассмеялась:
– Хорошее слово «всвинилось», – и, поглаживая кошку, пожурила ее:
– Ух ты моя маленькая свинка, мой свинкс.
– Сфинкс, – автоматически исправил Нестор, хотя ему тоже понравилась эта игра звуков «сфинкс»-«свинкс». – Но я не об этом. Если может взбрендиться, – Нестор сделал упор на звукосочетание «БРЕНДИ», – то может и взвиниться, и даже вспивиться, и вскольвадиться. В общем, побреду-ка я к маме. Антона заберу. Зайду в «Дом Диониса». Должен же сын с малых лет помогать папаше бутылки таскать. – Но Нина этой шутке уже не улыбнулась.
Этот глагол «побреду-ка» Нестор использовал достаточно часто. Его даже прозывали так в юности: Побредукой, когда забывали про батьку Нестора Махно, летописка-тезку или Нестора Петровича из «Большой перемены».
И Нестор побрел к остановке маршрутного такси, маршрут которого долгое время связывал пригород с «большой землей». По дороге до остановки увязалась собака. Этот дружелюбный пес был из племени лисьемордых. Традиционной дани от путника не просил, интереса к Нестору не проявлял. Просто трусил рядом, иногда поднимая вверх лисью мордочку, выуживая какие-то неведомые человеку запахи из летнего ветерка. Отстал через два дома, скрывшись где-то в бурьянах незастроенного участка.
Потом Нестор вспомнил, что «Дом Диониса» они должны были посетить вместе с Киром. Позвонил Наставнику уже на остановке маршрутного такси. Кир был свободен, согласился с радостью. О точном времени договариваться не стали: Нестор не знал точно, сколько он пробудет у родителей. Спустя час он уже стоял у дверей отчего дома.
Открыла Софья Николаевна. Нестор хотел приобнять мать, но замер… В родных глазах светились искры – те же, что и у Сони в минуты их последней беседы. В минуты, когда девушка была Справедливостью.
– Привет, Нестор, – улыбнулась Справедливость. – Мы не закончили в тот раз. А ведь остановились на самом интересном месте.
Нестор оторопело кивнул, прошел вслед за матерью на знакомую кухню. Отца, как он понял, дома сейчас не было. В жизни Нестора обозначилось время женщин.
– Чаю? – спросила Софья Николаевна. И тут же вместо чая поставила перед сыном графин с настойкой и любимую его рюмку – «на полторы рюмки».
Антон сидел в большой гостевой комнате и листал книги. Не одну какую-то конкретную книгу, а книги. Те были свалены беспорядочной, но при этом опрятной грудой посреди комнаты. Конечно же, Антону все равно было, какой именно перед ним автор, том, роман. Он и читать-то научился не так давно, а тут столько букв, слов, строк, собранных воедино любящей рукой его деда, антиквара Ивана Несторовича. Не поспеть, не объять, не разобраться. А потому Антон просто листал страницы, вдыхал их аромат – и новых, еще дышащих свинцом типографской краски, и старых, уже поживших вместе со своими читателями, помнящих каждого из них дымом сигарет, пятнами вин, пометками, ремарками, загнутыми страницами…
Антон учился любить книгу так же, как когда-то делал его отец. И не важно, какую область знаний изберет он в будущем: пойдет по стопам отца и станет историком, найдет свой путь, – не важно. А важно то, что в этот момент он обретает немыслимую, непостижимую силу – силу Слова. Силу, которая станет его опорой до последних рубежей насыщенной жизни Читателя.
Но Антон не понимал, да и не мог понять этого. Он рассматривал картинки, сравнивал трех– (а иногда и четырех-) значные номера страниц, выхватывал из сорока сороков какое-нибудь слово, с гордостью для себя самого читал его. Он был занят самым важным в жизни делом. Каким? Да разве ж объяснишь тому, кто до сих пор не разобрался?
Софья Николаевна сама наполнила рубиновой настойкой рюмку.
– Есть будешь? Блинов напекла, начинок много: варенья, грибы, икра, а то и просто со сметаной можно.
И снова взглянула в глаза сыну. С любовью и Справедливостью.
32
Нестор покачал головой: есть не хотелось, даже мамины блины. Он понимал, что еда и тот разговор, который должен был состояться здесь и сейчас, несовместимы.
Мама понимающе кивнула, но за стол не села, – а вдруг сын передумает, что, чего греха таить, в детстве случалось часто.
– Многие вещи управляют людьми, – начала беседу Софья Николаевна. Совсем не материнскую беседу. Как мать она была всегда молчалива, скорее согласна, чем покорна мужу и никогда не позволяла себе философствовать. Эта прерогатива в воспитании сына всегда отводилась отцу. А матери оставалась тихая любовь. – Можешь перечислить?
– Могу постараться, – искренне напрягся Нестор.
– Не стоит, – Софья Николаевна все-таки осторожно, не теряя осанки, как это свойственно лишь немногим женщинам, опустилась на краешек стула напротив Нестора. – За тебя это уже сделали давно и не раз. Климат, религия, законы, принципы правления, примеры прошлого, нравы, обычаи, – все это создает общий дух народа. Кто сказал?
– Не помню, – честно признался Нестор. – Но по стилю и по содержанию – кто-то из просветителей. Юм? Руссо? Дидро?
– Не гадай, – улыбнулась Софья Николаевна. – Это слова Монтескье. Чего же не хватает в тех, безусловно, важных перечисленных вещах, которые создают дух народа?
– Языка! – осенило Нестора.
– Мой сын! – с гордостью сказала мать. – Самый важный, первоосновной элемент упущен этим философом. Как и многими другими до него и после него. И ничего удивительного: речь человеческая – явление настолько обыденное и привычное, что мы и не думаем о ее роли в нашей жизни. Наша речь сформирована климатом и ландшафтом… (В этот момент Нестор кивнул – они уже говорили об этом с Наставником. Мама кивнула в ответ, не останавливая вязь слов.) А вот уже от нашего умения облекать мысли в слова и зависят и законы, и религия, и нравы, и обычаи. Итак, кто владеет Словом…
– Тот владеет всем, – высказал Нестор очевидное.
– Тот владеет всем, – подтвердила Софья Николаевна. – Владеет по цепочке: слово – сознание масс – любые блага мира. Всем. Всей Взвесью. Это важно. Только приняв это, можно идти дальше.
– Слышали бы тебя наши филологи, – усмехнулся Нестор. – Школьные учителя. Вот они уж точно владеют всем.
– Ничего-то ты не понял. Ты всегда был глупеньким, – Нежно сказала мама, но Нестор ощутил мороз в позвоночнике. «Ты всегда был глупеньким», – эти последние слова, сказанные голосом Феи над полем битвы, означали конец черно-белого Дракона Семена Немировича Волха. Нестор поневоле наполнил свою любимую «полуторную» рюмку и залпом выпил.
– Давай двигаться дальше… мама! – сказал Нестор на выдохе.
– А дальше ты будешь двигаться не со мной, – Софья Николаевна снова налила рубиновую настойку. – А дальше тебе нужен филолог.
– У нас в школе много филологов, – Нестор уже чувствовал шум в голове.
– Не любой филолог, – покачала головой мама. – Один. Единственный. Помнишь, когда-то тебе был нужен социолог…