* * *
Фред и Дэн, погибшие, можно сказать, за дело Италии, стали итальянскими героями. А слава Мерили даже пережила их славу, она осталась очаровательным, прекрасным напоминанием об их высшей жертве, а также о предполагавшемся преклонении многих американцев перед Муссолини.
Должен сказать, она и правда была все еще прекрасна, когда мы встретились, – даже без косметики и во вдовьем трауре. Хотя после всего пережитого могла бы выглядеть и пожилой дамой в свои сорок три года. А впереди у нее оставалась еще треть столетия!
Она еще станет, помимо всего прочего, самым крупным в Европе агентом по продаже изделий фирмы «Сони». Да, жизни в этой старушке Мерили еще было на двоих!
Мысль графини о том, что мужчины не просто бесполезные, но и опасные идиоты, тоже опередила свое время. У нее на родине эти идеи по-настоящему восприняли только в последние три года Вьетнамской войны.
* * *
После смерти Грегори ее постоянно сопровождал в Риме граф Портомаджьоре, красавец Бруно – холостяк, оксфордец, министр культуры в правительстве Муссолини. С самого начала граф объяснил Мерили, что близость между ними невозможна, так как его интересуют только мальчики и мужчины. Такое предпочтение считалось в те времена криминальным, но граф, несмотря на все свои возмутительные поступки, чувствовал себя в безопасности. Он знал, что Муссолини не даст его в обиду, поскольку он был единственный представитель старой аристократии, который принял высокий пост в правительстве диктатора и, кроме того, буквально пресмыкался перед этим выскочкой в сапогах.
– Дерьмо он был, настоящее дерьмо, – заметила Мерили. – Люди издевались над его трусостью, тщеславием и изнеженностью.
– Но оказалось, – добавила она, – при всем при том он умело руководил британской разведкой в Италии.
* * *
Популярность Мерили в Риме после гибели Дэна и Фреда, еще до вступления Америки в войну, выросла необычайно. Она как сыр в масле каталась, бродила по магазинам и танцевала, танцевала, танцевала с графом Бруно, который обожал поболтать с ней и вообще держался истинным джентльменом. Он исполнял все ее желания, вел себя корректно и никогда не указывал, что и как ей делать, пока однажды вечером не сообщил, что сам Муссолини приказал ему жениться на ней!
– У него было много врагов, – рассказала Мерили, – все они нашептывали Муссолини, что Бруно гомосексуалист и британский шпион. Муссолини, конечно, знал о его пристрастии к мальчикам и мужчинам, но что у такого ничтожества хватит ума и присутствия духа заниматься шпионажем, дуче представить себе не мог.
Приказав своему министру культуры жениться на Мерили и тем самым продемонстрировать, что он не гомосексуалист, Муссолини передал ему документ, который Мерили должна была подписать. Документ составили, чтобы успокоить итальянскую аристократию, которой претила мысль, что старинные родовые поместья попадут в руки американской потаскушки. Согласно документу, в случае смерти графа Мерили пожизненно являлась владелицей его собственности, но без права продажи и передачи другому лицу. После ее смерти собственность переходила к ближайшему по мужской линии родственнику графа, а им, как уже говорилось, оказался миланский автомобильный делец.
На следующий день японцы внезапной атакой уничтожили основную часть американского флота в Перл-Харборе, поставив мирную тогда, антимилитаристски настроенную Америку перед необходимостью объявить войну не только Японии, но и ее союзникам, Германии и Италии.
* * *
Но еще до Перл-Харбора Мерили ответила отказом единственному мужчине, предложившему ей брак, да еще богатому и родовитому. Поблагодарив графа за неведомые ей прежде радости и оказанную честь, она отвергла его предложение, сказав, что пробудилась от дивного сна (а это мог быть только сон), и теперь ей пора вернуться в Америку, хотя никто ее там не ждет, и попытаться примириться с тем, кто она такая на самом деле.
А утром, захваченная мыслью о возвращении на родину, она вдруг почувствовала, какой в Риме мрачный и леденящий моральный климат, ну просто – точные ее слова – «ночь с мокрым снегом и дождем», хотя на самом деле сверкало солнце и не было никаких туч.
* * *
На следующее утро Мерили слушала по радио сообщение о Перл-Харборе. В передаче говорилось о почти семи тысячах американцев, живущих в Италии. Формально отношения между странами еще не были разорваны, и американское посольство, пока еще функционировавшее, заявило, что изыскивает способы отправить в Соединенные Штаты по возможности всех – и при первой же возможности. Правительство Италии со своей стороны обещало всячески способствовать их отправке, хотя причин для массового бегства не было, поскольку «между Италией и Соединенными Штатами существуют тесные исторические и кровные связи и разрыв их – в интересах только евреев, коммунистов и загнивающей Британской империи».
Тут к Мерили вошла горничная, в очередной раз сообщив, что опять какой-то рабочий интересуется, не подтекают ли старые газовые трубы у нее в спальне, а следом вошел сам рабочий, в комбинезоне и с инструментами. Он начал обстукивать стены, принюхивался, бормотал что-то по-итальянски. А когда они остались вдвоем, он, продолжая стоять лицом к стене, тихо заговорил по-английски, с акцентом, выдающим уроженца Среднего Запада.
Оказалось, что он из военного министерства Соединенных Штатов – в то время оно называлось Министерством обороны. Шпионская служба тоже входила тогда в это министерство. Он понятия не имел, симпатизирует она демократии или фашизму, но счел своим гражданским долгом попросить ее остаться в Италии и постараться сохранить добрые отношения с людьми в правительстве Муссолини.
По ее словам, Мерили впервые тогда подумала о своем отношении к демократии и фашизму. И решила, что демократия звучит лучше.
– А зачем мне оставаться и делать то, что вы просите? – спросила она.
– Как знать, а вдруг вам станут известны очень ценные для нас сведения, – ответил он. – Как знать, а вдруг вы сумеете оказать услугу своей родине.
– У меня ощущение, будто весь мир вдруг сошел с ума, – сказала она.
А он ответил, что мир давно уже превратился не то в тюрьму, не то в бедлам.
И тогда, в доказательство того, что мир сошел с ума, она рассказала про приказ Муссолини своему министру культуры жениться на ней.
Вот, по словам Мерили, как он отреагировал:
– Если в вашем сердце есть хоть капля любви к Америки, вы выйдете за него.
Так дочь шахтера стала графиней Портомаджьоре.
30
Почти до самого конца войны Мерили не знала, что ее муж – британский шпион. Она, как и все, считала его человеком слабым и неумным, но прощала его, ведь жили они прекрасно и он был к ней очень добр.
– Всегда скажет мне что-нибудь необыкновенно забавное, лестное и сердечное. Ему и правда очень нравилось мое общество. И оба мы были без ума от танцев.
