Глава XX
Безмерная любовь великой актрисы Андриенны Лекуврер
В Париж они въехали поздним утром. Осевший над городом туман только-только начинал рассеиваться. На голых ветках деревьев висели крупные капли. Почти обнажившиеся липы и каштаны теперь не мешали обозревать городские строения, не искажали их величины и первозданного облика.
Стахия поразили многоцветье парижских крыш, исполинская величина дворцов и храмов. Ему казалось, что ничего подобного он не видел прежде. Мориц заметил его восторженное удивление и выбрал самый длинный путь до дома Андриенны.
Они проехали мимо Лувра. Мориц рассказал, что некогда там останавливался русский царь Петр, теперь уже Петр I. Ему тогда нанесли визит герцог Орлеанский и семилетний Людовик XIV. Царь встретил их у дворца, взял короля на руки и понес к себе.
На одной из улиц Мориц остановил коня.
– Это Венсенский замок, – сказал он. – Лет двести назад обитал здесь жестокосердный король Генрих II. Был он яростным гонителем протестантов. С его именем связана кровавая Варфоломеевская ночь. Но не столько истязаниями и пытками вошел он в историю, сколько своею нелепою кончиною. Примечательно, что ее года за два предсказал придворный астролог Нострадамус в стихах «о старом льве в золотой клетке, побежденном молодым львом, который выколол ему глаз…». Пророческие сны посещали и его жену, королеву Катерину Медичи, и его придворных. И тем не менее, он не отказался от рокового рыцарского турнира. Ко всякого рода безрассудствам его подстрекала любовь, страсть к юной фаворитке, прелестной Саре Флеминг-Леуистон. Первую половину турнира сорокалетний король провел весьма успешно: выбил из седла нескольких противников, кое-кому поломал копье. Повредил доспехи. Очень возможно, противники поддавались ему нарочно. Но он не желал этого замечать и, воодушевленный победами, вызвал на ристалище молодого графа Монгоммери. Зря вызвал: граф был весьма искусен в военных игрищах.
Потому, наверное, не сразу согласился принять вызов, предчувствовал недоброе. Впрочем, мог знать о пророчестве и вещих снах. Король настоял. Они съехались в поединке. Король тут же сломал графу копье. Но обломок его, отскочив, пробил королю забрало. Выколол глаз. На другой день король скончался. Так молодой лев победил старого.
– Кстати, Стахий, – тронув коня, заметил граф, – Генрих II был свекром несчастной Марии Стюарт, той самой, которой в Англии отрубили голову. Знаешь?
Стахий ничего о ней не знал, как и о короле Генрихе II, в своих-то царях, великих князьях разобраться не мог. Но в незнании своем никогда не спешил признаться, а потому спросил в свою очередь:
– А известно ли вам, ваше высочество, что герцогине Анне астролог предсказал императорскую корону?
– Фу, «ваше высочество» – мы же друзья! – И добавил по-латыни: – Аргумэнтум ад хоминэм.
Стахий перевел это про себя, не зная латыни: «Дай бог нашему теляти волка поймати» – и возражать не стал.
Пришлось им изрядно поплутать среди убогих лачуг: никак не могли поближе подъехать к собору Нотр-Дам. Громада его кружила голову, химеры пугали преисподней. Стахий порадовался, что судьба ссудила быть ему православным.
Проехали тихим кварталом Марэ. Он еще спал, поскольку застроен был особняками знати. А знать поднимается поздно. И слуги ее не особенно в ранний час усердствуют.
– Квартал этот примечателен разве тем, – объяснил граф, – что несравнимой Андриенне Лекуврер не позволили в нем поселиться. И лишь потому, что она актриса. Стало быть, занимается греховным ремеслом – лицедействует. А ведь какие деньги платят, чтобы посмотреть на ее лицедейство! В своих хлопотах о ней я до королевы дошел – и все напрасно. Да, друг Стахий, уживаются сейчас в Париже высокое искусство и дремучее невежество. Никак от него французы не избавятся. Невежество это отмечала еще юная королева Анна в начале XI века. Она была славянской, киевской, кажется, княжной. Был ли ты в Киеве? Я был – убогий городишко. В те времена он вроде бы превосходил Париж. Когда княжна приехала, Париж был грязной зловонной деревней. Но не это угнетало королеву, – граф усмехнулся, – а отсутствие простыней в королевской спальне. Король и королева спали на каких-то шкурах, шубах. Фу! Как я понимаю королеву.
«Голубая кровь, – почтительно подумал Стахий о графе, – с пеленок, почитай, в походах, а о простынях печется, сказочки про них рассказывает». Сам он видел простыни только на чужих постелях и никак не мог запомнить название мешочка, что надевался на подушку. Прогулка по городу его утомила, экскурс в историю чужой страны интересовал мало. Да и подозревал он: граф намеренно оттягивает свидание с Андриенной. Перенес бы его на другой день, что ли.
– Не пора ли нам где-нибудь обосноваться? – спросил грубо.
– Да мы уже приехали, – ответил Мориц вполне миролюбиво и направил коня под арку высокого неприглядного дома. Они очутились во дворе-колодце, заставленном ящиками с мусором, заваленном дровами, углем и отбросами. В отбросах деловито копошились крысы.
– Этот дом, – Мориц спешился, – знаменит тем, что в нем обитает несравнимая Андриенна Лекуврер. Сейчас мы ее разбудим.
– Я обожду здесь. Лошадей покараулю…
– Да чего их караулить! Не Россия – привяжем и все.
Во дворе была коновязь, совсем как в деревне. Париж – не Россия, действительно. Но как раз в России он слышал, что таких искусных татей, как во Франции, нет ни в одном другом государстве. И, как эти самые французские тати, они на цыпочках стали подниматься по черной лестнице на четвертый этаж. На ней нестерпимо воняло луком.
– Луковый суп готовят, – шепнул Мориц радостно. – Сейчас поедим.
В кухне уже топилась печь, и в котле что-то громко и нетерпеливо булькало без всякого присмотра. Из кухни они попали в длинный и слабо освещенный коридор. В него выходило несколько высоких дверей. Перед одной, чуть согнувшись, стояла женщина и суконкой натирала бронзовую ручку. При виде вошедших она слабо вскрикнула. Мориц чмокнул ее в щеку и мягко отстранил от двери. Она счастливо улыбнулась, пригожая, чернявая. Брови длинные, от виска к виску. С такой и в коридоре не скучно подождать. А уж если лукового супа нальет…
– Иди за мной! – оборвал мечты Стахия Мориц и обнажил шпагу. Стахий поступил так же. Они ввалились в просторную красиво убранную спальню.
– О, мсье! – Немолодая, полная, закутанная в какие-то теплые одежонки женщина вынырнула из постели – и проворно задвинула под кровать ночную вазу.
– Одна! – Мориц с не меньшим проворством упрятал в ножны шпагу, а затем и отстегнул ее. – Андриенна! Любовь моя!
– Мориц, Мориц, Мориц! – Андриенна, толстенькая, увядшая, нелепо одетая (какие-то кофты, халаты, мятый чепец), повисла на шее графа. Ее ножки в спустившихся чулках не доставали до пола.
«И это несравнимая Андриенна, красавица, великая актриса. Старая баба, лет сорок ей, несомненно. Где только у этих вельмож глаза». – Стахий по привычке остался стоять у двери. Андриенна продолжала неистово целовать графа и совсем спряталась у него под плащом. Он же, распаленный поцелуями, поспешно стал от этого плаща избавляться. Стахий толкнул дверь спиной, деликатно попятился то есть.
