– Я знаю эту легенду, – заметил я. – Только в ней про гномий язык ничего не говорилось.
– Само собой, что язык уродов со временем тоже менялся, – продолжал ван Бьер. – Но не настолько, чтобы он перестал напоминать человеческий. Так что на самом деле он учится он легко. Куда сложнее найти учителя этого языка, поскольку таковой был лишь среди кригарийцев, да и тот давно умер. Ты же знаешь, что я вырос в Промонтории, в монастыре Альтогорн, что стоял в южных отрогах Ольф. А тамошняя земля вся изрыта гномьими пещерами. Не скажу, что эти твари часто выбирались на поверхность и досаждали нам, но порой ночами мы натыкались на них в горах. И приятного в тех встречах было мало, если ты не владел их языком и не мог похвастаться знакомством с кем-нибудь из вождей громорбов или себуров. Это всегда производило на них впечатление и повышало твои шансы остаться в живых.
– Про знакомства с вождями вы, разумеется, врали, да?
– Вовсе нет. Нельзя научиться языку, лишь вызубрив слова и умея составлять из них фразы. Даже знание такого несложного языка, как этот, надо было оттачивать на практике. Вот нас и заставляли в качестве экзамена спускаться в гномьи пещеры и общаться с их обитателями. И мы спускались – а что еще оставалось? Брали мешок с подарками, чтобы громорбы не разорвали нас сразу же при встрече, и разыскивали их вот также в темноте, при свете факела. Сказать, какого ужаса мы там натерпелись, значит, вообще ничего не сказать. Многие из нас, молодых монахов, вернулись с того экзамена седыми и заиками. Или теми и другими сразу.
– А как вы доказывали, что прошли испытание? Ведь одного вашего возвращения из-под земли было для этого недостаточно. Как учитель узнавал, что вы не просто отсиделись в темноте, а встречались с тварями и говорили с ними?
– Верно мыслишь, парень. Те из нас, кто находил с ними общий язык, просили у них в обмен на мешок подарков человеческую кость – наилучшее доказательство из всех возможных. Крепкие-то кости своих мертвецов они без остатка используют, мастеря из них оружие или укрепляя ими стены пещер. А наши, хрупкие, у них считаются безделицами, которые не жаль пустить на украшения или детские игрушки. Но найти в их пещерах скелет человека все равно нельзя. Эти твари любой находке рады, отчего у них болезненная страсть к собирательству всего и вся. Кроме разве что булыжников.
– А где громорбы брали наши кости?
– Ха! А сам-то как думаешь?
– Вырывали из тех монахов, которые проваливали экзамен на знание гномьего языка?
– В том числе и у них – было дело. Не все мы, к несчастью, возвращались обратно на поверхность. Но помимо нас хватало других идиотов, которые спускались в пещеры Промонтории на поиски легендарных сокровищ Гнома. Вот только все, что они находили внизу – это мучительную гибель во мраке от клыков громорбов, себуров и криджей. А больше там никогда ничего и не было.
– Хватит болтать! – огрызнулась Вездесущая. И указала на появившиеся в свете факела и фонаря массивные ворота. – Мы почти пришли.
– Почему ты хочешь, чтобы она шла с нами в банк? – поинтересовался я у ван Бьера. Я понизил голос, но идущая впереди Псина, конечно, все равно меня слышала. Ну и пусть. Когда я давеча предложил Кугелю взять с собой лишь одного «друга», она отлично поняла, кого я имел в виду.
– А ты хочешь, чтобы я прогнал Вездесущую и оставил ее у тебя за спиной, обманутую и озлобленную? – поинтересовался в ответ кригариец. – Нет уж, парень, пускай лучше Псина находится рядом с нами. Так я хотя бы смогу приглядывать за нею, и ей будет сложно устроить нам гадость. А вот если мы ее обидим, она точно в долгу не останется. И встретит нас на выходе из банка во всеоружии. А какое у нее есть в запасе оружие, нам лучше не проверять. По крайней мере, на собственных шкурах…
Глава 24
Слухи, что дошли до нас на подходе к городу, оказались неточны. Сиру Магнусу было доподлинно известно, что из Четырех Семей пока что погибла всего одна – Кляйны. Чей банк к этому моменту тоже прекратил свое существование, ибо был разграблен подчистую. А Базели и Марготти, как и Штейрхоффы, вовремя заняли оборону и по сию пору успешно ее удерживали.
– Ну здравствуй, Шон Гилберт! Тот, который с недавних пор уже не «младший», а один-единственный. И все-таки ты больше похож не на отца, а на свою мать, с которой я тоже имел честь быть знакомым, – поприветствовал меня сир Магнус после того, как я и мои спутники были доставлены в зал для приема важных клиентов банка Штейрхоффа. Где мы в нашей замызганной одежде ощущали себя, мягко говоря, не в своей тарелке.
Впрочем, одежда, в которой встречал нас хозяин – дородный седобородый старик, – тоже была не парадной. Находясь на осадном положении, все мужчины замка облачились в доспехи и ходили при оружии, а женщины носили скромные платья и прически. Дети же и вовсе не показывались на глаза. Наверное, им было велено сидеть в своих комнатах и не путаться под ногами у взрослых.
Правда, выглядели обитатели замка не подавленными, а вполне спокойными и уверенными в себе. Как выяснилось из обрывков разговоров, подслушанных нами в коридорах, пока нас вели сюда: Штейрхоффы не сомневались, что продержатся до прибытия подмоги. Все атаки хойделандеров были отбиты, причем ценою малой крови. Так что Чернее Ночи при всем старании не возьмет штурмом эти стены за те считанные дни, что ему оставалось бесчинствовать в Кернфорте.
– Прими мои соболезнования по поводу безвременной кончины твоего отца, Шон, – продолжал банкир. – Он был великим человеком, оставившим след в истории, и лично мне будет его очень не хватать. Однако ты уж прости старика, но нынче у меня так много дел, что порой даже присесть некогда. Поэтому мы с тобой почтим память гранд-канцлера, как он того заслуживает, в другой раз. Когда кончится эта вакханалия, и я разгребу накопившийся бардак. А сейчас, если не возражаешь, давай перейдем к цели твоего визита. Кугель доложил мне, что это напрямую связано с разразившимся снаружи хаосом. Что, признаться, для меня новость, и потому я весь внимание.
Мне было нечего скрывать от сира Магнуса. И я поведал ему обо всем без утайки, начиная с того момента, как на наш дворец напали бахоры. Вернее, в рассказе участвовали мы все, включая Псину. А она была сейчас самим воплощением скромности: сидела на краешке кресла, потупив глаза и сложив руки на коленях. И открывала рот лишь тогда, когда Баррелий просил ее подтвердить его слова от лица Вездесущих.
Дабы Псину пропустили вместе с нами, нам с ван Бьером пришлось замолвить за нее словечко. А также заставить ее признаться хозяевам, что она – член Плеяды. Вряд ли ей хотелось идти на такое саморазоблачение. Но Псина понимала, что для нее это – единственная возможность не остаться одной во мраке тоннеля за запертыми воротами. Потому что Вездесущую, которой было что сказать банкиру, он, скорее всего, тоже выслушает. Чего нельзя сказать о безвестной канафирской оборванке, которую и в мирное время не пустили бы на порог вейсарского банка, а нынче подавно.
Пока мы знакомили Штейрхоффа с нашей историей, ключ от моего семейного хранилища лежал перед ним на столе. Но сир Магнус нему даже не притронулся, чем слегка меня озадачил. Я-то полагал, что он тщательно осмотрит эту штуковину, чтобы удостовериться в ее подлинности, но, как оказалось, в его банке были иные правила.
