Вымотавшись, молодежь, как более радикальная, стала высказывать всевозможные идеи. Предлагалось выкурить «скотину» дымом, заколоть на месте и даже поджечь курятник ввиду того, что последний в отличие от первого дышит на ладан и давно пора строить новый.
Наблюдавшая за всем этим тетя, наконец, плюнула и вынесла из хлева корыто. В корыто налили пойло, а Толику приказали забраться на крышу курятника. Остальные стали засадой в хлеву.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять из ветхого убежища высунулся чувственно подрагивающий кабаний пятачок. А потом и сам он весь бесшумно выплыл и застыл над корытом. Пока несостоявшийся «мужик» чавкал, Толик спустил с крыши палку и прикрыл дверь курятника. А после поступил против всякой инструкции и совсем глупо – прыгнул на кабана с победным криком, по-видимому, решив его оседлать.
Да только звук достиг ушей едока несколько раньше, чем долетел сам Толик. Хряк сорвался с места, а неудавшийся ковбой приземлился на край корыта, из-за чего другой его край резко подскочил и ударил Толика, как говорят, промеж ушей.
– Вот заставь дурака Богу молиться, так он и лоб расшибет, – расстроился Пантелеймон.
Но, увидев, что кабан отбежал к забору и, ткнувшись в солому, застыл, сурово приказал: – Зови Петровича. Сами не управимся.
Толик ушел, держась за травмированную голову, а дядя стал льстиво причмокивать и осторожно подступать к концу веревки. Когда оставалось всего ничего, явился Петрович. Он был почему-то с ружьем и патронташем через плечо.
– Во! – тряхнул он оружием. – Бабахнем картечью в глаз и всех делов!
– Давай, – тотчас согласился хозяин, которому вся эта канитель порядком надоела.
– Счас, – засуетился Петрович.
Зарядив двустволку, он тщательно прицелился и спустил оба курка. Раздался неожиданной силы грохот, сравнимый по своему воздействию на окружающих разве что со светопреставлением. Кабан взял невообразимо высокую ноту, что живо напомнило падение авиабомб из фашистских кинохроник, вздыбился и растаял, таковой была его скорость. Нечто размытое скользнуло в калитку, и только душераздирающий звук указывал на то, что издающий его уже в огороде.
Вырвавшись на оперативный простор, шестым чувством ведая путь к своему спасению, кабан пересек огород наискосок. Пересек и сходу вломился в узкий собачий лаз. После чего через образовавшийся в заборе проем можно было запросто гонять особей крупного рогатого скота.
За нарушителем дворовой границы, захлебываясь лаем, бросился пантелеймонов песик Тошка. Узрев новую опасность, взбалмошный беглец попер дальше.
Стремительно прорезав двор Петровича, он таким же макаром прорвал следующую изгородь и исчез.
Дальше располагалось подворье грозной бабы Дарки. Баба славилась отчаянной глухотой да еще тем, что сколько раз ни возвращался ее супруг Эдик навеселе, всегда бывал побиваем посредством одного и того же заурядного веника.
– Хлопцы, бегите скорее! – завопил в ужасе Пантелеймон. – Этак он черт-те куда убежит!
И когда Димку с Толиком словно ветром сдуло, обернулся к жене: – Говорил же, давай дыру забью…
– Зачем же забивать, – дипломатично ответствовала тетя, мельком взглянув на смущенного своим промахом Петровича. – Кабана мы впервой бьем, а Тошка с ихней Белкой день и ночь колобродятся. И огородов не топчут, и ни один шибеник к забору не подойдет. Гавкают, что целая свора…
…Подбежав к ограде бабы Дарки и увидев разворачивающуюся за ней картину, братья застыли, будто громом пораженные.
Здоровенная баба Дарка стояла по центру своих владений. Согнувшись пополам и выставив в профиль громадное седалище, она пропалывала грядки.
Кабан, который с трудом пробился сквозь очередное препятствие, хотел сделать передышку, но, слыша за собой бешеный лай уже двух шавок, вновь наддал.
И вот тут-то на его пути встал, точно тот паровозный тендер, бабыдаркин зад. Перед самым препятствием кабан попытался сманеврировать и взял резко вправо, но было поздно. Двухсоткилограммовую тушу занесло, и будущим левым кумпяком он ударил с такой силой об этот самый «тендер», что старуха, не успев рта открыть, молча вонзилась головой в свежевзрыхленную грядку. А уж потом, выдернув ее, запричитала, отплевывая землю.
Переведя дух, она, наконец, поднялась с четверенек и, оглядевшись, изумилась и испугалась еще больше. И было от чего. Тут струхнул бы и менее суеверный человек. Да и как это понимать – получить такой силы ускорение и не увидеть обидчика. А все потому, что кабан после столкновения изменил курс и в считанные секунды скрылся за хлевом. Баба Дарка по своей глухоте не слышала, а между тем, по доносившимся оттуда звукам представлялось, что там тоже творится нечто неладное. И точно, не успела баба прийти в себя, как из-за бревенчатого угла выскочил кабан. И – о силы небесные! – над его харей, поигрывая на солнце, сверкала белизной чья-то обнаженная тощая задница.
Кабан пронесся мимо старухи и, словно тараном, этим голым задом сверху лежащего выбил калитку и покинул двор. Выпучив глаза, баба Дарка мгновенно признала в странном наезднике с искаженным лицом и судорожно цепляющемся за кабаний хвост своего супруга Эдика. Не раздумывая, она схватила сапку и поспешила следом. Началась великая погоня. Впереди на среднем ходу мчал кабан, у которого и дыхание уже было не то, да и лишний груз в виде, хоть и неказистого, деда давал о себе знать. Следом, спотыкаясь и оглядываясь, бежали братья. Замыкала погоню семенящая баба Дарка с сапкой на отлете, точно казак с шашкой наголо.
– Убью! – громогласно обещала она, и в это можно было поверить.
Великая погоня закончилась так же быстро, как и началась. Незримый финиш находился за распахнутой настежь калиткой Пантелеймона Юрьевича. На крыльце стоял растрепанный и растерянный хозяин. Рядом, на дорожке, Петрович.
– Счас завернет, – твердил сосед, которому после позорного дуплета надо было как-то реабилитироваться.
– Ей-богу, завернет, – бормотал он, поигрывая могучей побойней.
Побойня представляла собой кусок дубовой ветви и очень походила на оружие первобытного человека. Тонкая ручка постепенно утолщаясь, переходила в увесистый набалдашник и была очень хороша для забивания колуна в полено.
Итак, Петрович стоял в угрожающей позе городошного игрока. Кабан, будто по заранее согласованному сценарию, притормозил у родного двора и нырнул в калитку. Видимо, решив, что лучше помереть, чем так мучаться, он направился к хлеву. От вида нежданной фигуры из двух противоположно устремленных тел Петрович слегка опешил. Но, как камикадзе, был нацелен только на поражение и если чуть замешкался, то после произвел удивительно точный удар побойней немного пониже дедовой задницы прямо в кабаний лоб. Кабан хрюкнул, Эдик завопил благим матом, и оба они завалились набок. Увидев оголенного мужчину преклонных лет, тетя Надя тихо растворилась в глубине дома. Петрович же с Пантелеймоном бросились спасать соседа. Каким образом покойный кабан нанизал на свою тушу старика, оставалось лишь догадываться. Но факт тот, что спущенные на щиколотки дедовы панталоны обтянули кабанье горло снизу, тогда как сам дед, хоть и задом наперед, распластался на его спине.
