Правая рука Марка, в которой был пистолет, явно устала, он перехватил ее левой, еще через десять секунд сделал шаг, отступая в сторону. В этот момент что-то мелькнуло, на секунду заслонив свет. Новопашин резко, вместе с Жекой, обернулся к улице, шагнув влево, но большего сделать не успел. Красотка — головорез, отступившая в соседнюю по лестничной площадке квартиру и перебравшаяся с балкона на балкон, зашла Марку в тыл и открыла огонь. Марк выстрелил тоже. Его пуля угодила в потолок, а сам он, выронив оружие, рухнул на пол, заливая его кровью из простреленного правого бока.
В первую секунду кровь брызнула тонкой струйкой, попав, в том числе — на стены и на Жеку. Капли крови на стене расплылись архипелагами неизученных островов. И сразу же давление ослабло, ушло, оставив кровь сочиться из раны, а Марка — дышать через раскрытый, словно жабры вытащенной из воды рыбы, рот. Жека беспомощно смотрел на него, понимая, что не может ничем помочь раненому. Губы того, мгновенно побелевшие, еле-еле шевелились, что-то неслышно шепча.
Хрустнула гильза под ногой красотки — головореза. Та вошла в комнату с балкона, держа Жеку, думавшего про «Deadwood», на мушке. Плотно сжатый рот и холодные глаза. Быстрый оценивающий взгляд, брошенный на Марка. Никакого замешательства, никаких колебаний, сожалений или эмоций, когда она направила ствол «беретты» в голову экс-копу. Жека успел отвернуться перед тем, как грохнул выстрел. Его щеку обдало веером брызг.
Герои должны умирать.
Первой лязгнула об пол упавшая «беретта». Следом мешком свалилась красотка — головорез — в нескромно задравшейся при падении клетчатой юбке и с дыркой от пули прямо в центре лба. Загорелые ноги девушки на фоне покрытого бетонной пылью пола казались чрезвычайно — хоть сейчас на обложку журнала — фотогеничными.
Что бы сказали на это все купившие квартиру люди, подумал Жека. Попросили бы назад свои деньги? Или только скидку?
В комнату завалился Гази в своем олеггазмановском сером пальто. В руке — стволом книзу пистолет Макарова. Жеке показалось, что дагестанец выглядит изможденным и держится на ногах только лишь благодаря своим неизменным амфетаминам.
Жека посмотрел на продолжающего тяжело дышать Марка. Где-то в голове у него вспыхнула мысль про… Ее потушил, не дал осознать и додумать Гази.
— Жека, поехали! — произнес он ничего не выражающим даже сейчас голосом. — Бамбарбия! Киргуду!
22. Балаклава
Настя вспомнила, как в детстве каждое лето, когда в обычной и музыкальной школах начинались каникулы, ее на месяц или полтора увозили в деревню в Вологодскую область, погостить у родителей отца. Дом-пятистенок, в котором жили дедушка с бабушкой, был большим, сделанным по-северному — так, что можно было из избы пройти в амбар или в хлев, не выходя из-под одной большой крыши. Зимой, наверное, это здорово помогало. Под окнами, в палисаднике, росли кусты черной смородины и рябины. В двухстах метрах от дома, за огородами текла спокойная в этом месте река Юг, приток Сухоны. На чердаке прямо на дощатом щелястом полу лежала шкура добытого дедом медведя, а в углу стояли кипы старых журналов про охоту, которые было интересно листать, подолгу разглядывая картинки со зверями. С наезжавшими на лето двоюродными братьями Настя купалась на речке, ходила в лес за черникой и грибами (больше всего ей нравилось собирать лисички) и помогала старикам по хозяйству. За то, что доила с бабушкой козу и корову Ночку, братья беззлобно звали ее «козлодоем». Настя отвечала тем, что обзывала братьев «свинтусами-палтусами» (вернее — «палкусами», как, по мнению Насти, назывались шесты, с которыми прыгал Сергей Бубка). Прозвище появилось из-за того, что старшего из братьев звали Борисом — как и дурашливого соседского поросенка Борьку. Братья обижались на свое коллективное прозвище и при любой возможности обязательно стукали ни в чем не повинное животное, пока им не попало от бабушки. Вечерами, когда темнело, ребята втроем залезали на чердак, укладывались на жесткую шкуру (из-за отверстия от пули в медвежей голове казалось, что у него было три глаза) и рассказывали друг другу страшные истории. Борис пересказывал прочитанные книжки, приукрашивая их собственными фантазиями. Так, например, в «Собаке Баскервилей» у него действовали ходячие покойники и оборотни. Позже, когда Настя самостоятельно прочитала настоящую конандойловскую «Собаку», повесть показалась ей пресной. А тогда, на чердаке, она жмурилась от приятного страха и покрывалась мурашками — «пупырками», слушая замогильный шепот брата, вещавшего про жуткие события, происходившие на мрачных торфяных болотах. К общей атмосфере добавлялся шорох жучков внутри деревянных стен. Днем их было не слышно, а с темнотой они просыпались, настойчиво точили дерево, будто бы пытаясь выбраться наружу. Борис говорил, что видел одного из них — «длинный как гусеница и на меня смотрит такой».
И сейчас в офисе Настю преследовал этот шорох жучков-древоточцев. Он затихал, когда Настя заходила в кабинет или на кухню и возобновлялся с новой силой, когда выходила оттуда. Шутка ли — главный бухгалтер увольняется. В один день, но по собственному желанию. Настя подумала, что было бы даже интересно послушать версии.
Алла, Настина заместительница, по крайней мере, на время становившаяся главбухом, не знала — радоваться или печалиться. Повышение, конечно — но впереди квартальный отчет за девять месяцев, конь не валялся, а надо еще войти в курс дела. Настя немного успокоила Аллу, сказав, что в режиме свободного посещения походит на работу с недельку, натаскивая «замшу». Алла спросила:
— А что случилось-то?
Пара коллег, с которыми Настя была в более близких отношениях, уже подходили к ней с такими вопросами. Девушка подумала, что неплохо было бы, чтобы скрыть свои настоящие эмоции и не придавать лицу выражение резинового оптимизма, натянуть на голову вязаную шапочку-чулок с прорезями для глаз. Из тех, в которых ходят перед камерами спецназовцы, террористы и повстанцы. И еще «Pussy Riot». Откуда-то Настя даже знала, как называется эта шапка. Балаклава. Название, возникшее из-за города, под которым и придумали этот головной убор непривычные к морозам английские солдаты, оказавшиеся в Крыму одной лютой зимой в середине девятнадцатого века. У нее как-то давно была такая балаклава, купленная в «Военторге». Настя ездила в ней кататься на горных лыжах в Коробицыно, потом где-то потеряла.
— Да все нормально, — ответила Настя Алле и улыбнулась. — Это так, личное.
Не рассказывать же про ту операцию, которую она провернула полчаса назад, по приезду с переговоров.
Щелчок мышью по ярлыку «банк-клиент», вводимый на автомате восемнадцатизначный логин-пароль, переменный код с GSM-генератора, импорт платежки из 1С, еще пара кликов — подпись, шифрование, отправка. Все. Деньги ушли в «помойку».
Три миллиона. В евро — почти семьдесят тысяч, чуть больше. На такую сумму отступных они договорились с отцом, пока ничего не понимающий Антон топтался у машины, поглядывая с улицы на взбешенного, брызгающего слюной босса, что-то доказывающего Насте, которая отвечала, отвернувшись и не глядя на собеседника. Если честно, она тогда боялась, что отец ее ударит. Вот он немного успокоился, откинулся на спинку сиденья, опустил стекло и бросил водителю:
