Иногда по вечерам ты ходишь на танцы. Ты ходишь в клуб «Первая авеню». Дрянной подвал, а не комната, с VIP-гостиной, где ты сидишь с совершенно пустой головой, пока однажды к тебе не подходит крошечный мулат, похожий на лань с влажными глазами, а за ним его телохранители. Он в спортивном костюме из голубого плюша (это Принс, мать его за ногу). Он собирает женщин для какой-то вечеринки у себя дома и предлагает прокатиться на лимузине. Ты думаешь о Тору, студии и белой картине. Почему бы не сесть в лимузин, разве тебе есть, что терять?
Ты садишься в лимузин еще с восемью девушками. Почему бы нет? Вы сорок минут едет до Шанхассена, и лимузин въезжает на подземную парковку. Вас всех провожают в звукозаписывающую студию, задрапированную шелками и бархатом, повсюду горят свечи. Там алкоголь, кокаин, мет. Там полно всякого дерьма, о котором ты даже не слышала. Потом ты все это сворачиваешь. Тебе вдруг становится грустно. Ты проделала весь этот путь на вечеринку, но теперь она кажется тебе скучной. Банальной. Ты проходишь в соседнюю комнату, где находится звукозаписывающая студия, и пробегаешь по клавишам пианино. В соседней комнате девушки катаются по полу, а музыка похожа на постоянную звуковую атаку. Ты поешь грустную песню, сочиненную тут же на месте. Потом еще одну. Сама себя занимаешь, пока за дверью гудит вечеринка.
Из звукозаписывающей будки появляется фигура — а ты и не знала, что там кто-то есть. Это Принс. Он вертит в руках зеленую стеклянную тросточку и садится на скамью. «Продолжай играть», — говорит он, что ты и делаешь. Довольно скоро вас находят гости вечеринки и вваливаются внутрь, но Принс велит им замолкнуть. «Издадите хоть звук — валите отсюда», — говорит он и просит тебя продолжать петь. Он начинает подпевать, взяв тон ниже и подыгрывая себе на гитаре, которая появляется из ниоткуда. Ты в Шанхассене, в штате Миннесота, на джем-сейшне с Принсем в Пэйсли-парке.
В результате получается очень странная крупная сделка. У Принса появилась новая торговая марка «Сливочная сестричка» только для женщин-дебютанток, и ты оказываешься первой певицей, которая подписывает с ним контракт. Он приглашает целую команду своих стилистов, которые создают для тебя совершенно новый образ: новая стрижка, новый макияж, новая одежда. «Ему нравятся нераскрученные, — объясняет его менеджер. — Ему нравятся инженю и женщины, которых еще никто не раскрыл. Ты как раз из таких счастливиц».
Твоя запись «Ту писез» мягкая и простая. Ты аккомпанируешь себе на пианино (чуть-чуть), но тебе еще аккомпанирует целый оркестр. Есть несколько соло Принса на акустической гитаре, отчего запись становится золотой, а потом и платиновой.
Ты бросаешь работу в музее, вернее, она бросает тебя. С расписанием твоих концертов и туров ты с трудом можешь придерживаться их программы, и к тому же они считают, что ты «продалась», или тебя «купили», или еще что-то совершенно неприемлемое для художницы высокого ранга. Наплевать. Ты переезжаешь в Санта-Барбару и покупаешь огромный дом с видом на море. Успех твоего альбома позволяет тебе вести совершенно иной образ жизни, который ты хочешь сохранить. Закончив гастроли, ты с умом инвестируешь деньги. Потом отходишь в тень. «Писез» остается твоим единственным альбомом. Принс просит тебя записать еще один, но ты вежливо отклоняешь это предложение, и он находит другую инженю, на которой можно сосредоточить свое внимание.
До конца своих дней ты живешь, не испытывая физических неудобств, но в какой-то эмоциональной дисгармонии. Ты так и не забыла Тору — его покалеченную руку и мягкое сердце. Ты несколько раз пыталась с ним связаться, но твои звонки и письма остались без ответа. У тебя было несколько романов, а потом еще несколько, и все с самыми красивыми и симпатичными мужчинами, но ты по-прежнему не можешь выкинуть из головы Тору и его белую картину — в могилу ты отправляешься, гадая, где они могут быть.
204
Продолжение главы 182
Ты соглашаешься поехать в Лондон с Алюэттой. Роки раскрывает твой план побега и приходит в ярость. Когда ты пытаешься сесть в такси, чтобы поехать в аэропорт, он устраивает сцену, пытается скрутить тебя, но Алюэтта бьет его каблуком по яйцам. Все соседи стоят на тротуаре и смеются. В промежутках между судорожным хватанием воздуха и гримасами боли Роки кричит, что ты можешь не возвращаться.
Лондонская квартира Алюэтты находится в промышленном районе, но там жизнерадостно. Там все обито парчой, а стены розовые. Много сломанной барочной мебели и разбитого антиквариата, укутанного восточными покрывалами и шелковыми подушками. Там есть пустой камин, забитый пыльными засохшими розами, и тяжелые желтые портьеры, смягчающие резкий зимний свет. Вдоль стен, чайных светильников и масляных ламп под дымчатыми зеркалами расставлены мигающие свечи, от которых детали только еще больше расплываются.
Тем же вечером ты проходишь мимо ванной и через приоткрытую дверь замечаешь Алюэтту. Из транзистора льется голос Билли Холидей, поющей «Грустное воскресенье». На раковине стоят всевозможные косметические средства: воски, кремы, спреи и пудры. Алюэтта бреет волосы на бедре, поставив длинную ногу на край ванны. Она водит розовой пластмассовой бритвой прямо до пучка черных волос на лобке, которые едва прикрывают маленький темный сморщенный пенис, болтающийся, будто сломанная кукольная ручка.
Ты подстраиваешься под распорядок дня Алюэтты. Никогда не встаешь с постели раньше одиннадцати, никогда не ложишься раньше двух. Выкуриваешь пачку ментоловых сигарет в день; очень мало ешь, в основном хрустящие тосты с питательной белковой пастой «Мармайт», которые запиваешь крепким черным чаем. Она из Дели, но не переваривает индийскую еду. Ненавидит карри, тандури и все, что с корицей. Она говорит, что покончила со всем этим. Равно как и со своим полом и семьей, она стала совершенно новым человеком. Она работает барменшей в одном местечке у реки, баре для транссексуалов под названием «Суитч», который представляет собой просто узкую длинную комнату с медленно вращающимся вентилятором и маленькой деревянной сценой в дальнем конце, где посетители иногда поют.
Забавно, но ты совсем не скучаешь, по Роки. Он присылает тебе бумаги для развода, которые ты тут же подписываешь и отсылаешь обратно со своей свадебной подвязкой. Когда двое людей были так бедны, как вы, им нечего делить. Ты устраиваешься работать официанткой в бар неподалеку, платят наличными, в бумагах ничего не отражается. Твоя новая британская жизнь не столь гламурна (на самом деле тебе хотелось бы лучше узнать Европу), но Алюэтта служит утешением, и жить с ней легко.
Потом однажды, когда она на рынке, а ты моешь в раковине чайные чашки, раздается звонок в дверь. Это низенькая пухленькая индианка с красной бинди на лбу. «Рашид дома?» — спрашивает она. У нее сильный акцент, она неуклюже переминается с ноги на ногу и смотрит вниз.
— Здесь нет никакого Рашида, — отвечаешь ты.
— Рашид, — повторяет она, глядя вниз. — Может быть, Алюэтта? Он себя иногда называет Алюэттой. Я его жена, Амиль.
Амиль.
Ты провожаешь ее наверх, а что тебе еще остается? Ты готовишь чай. Амиль рассказывает тебе, что живет в Лондоне вместе с двумя детьми Алюэтты. Очевидно, Алюэтта, вернее Рашид, раньше имела другую жизнь, жизнь, в которой она была гетеросексуалом, мужем и уважаемым банковским служащим.
