Пашка держался молодцом, но доставалось ему прилично. Все-таки супостаты имели значительное численное преимущество, хотя и мешали друг другу.
А вот Гена с одной рукой и гудящей головой уже еле стоял на ногах. Оборонялся он на автомате. Схватил левой рукой, подтянул, качнул, подсек. Сделал нырок под чей-то удар, попутно поднял с земли дубину и получил коленом в бок.
Содрогаясь от боли в ушибленном плече, он начал вертеть палкой в своем секторе защиты. Кому-то попал по голове, кому-то – по шее.
Палку у него легко вырвали. Хватка в кисти стала совсем никакой. Драка продолжалась не больше десяти минут, но Геку казалось, что это время растянулось минимум втрое.
Вдруг в лицо ему ударил яркий свет. Волков зажмурился, получил удар в грудь и упал на спину. Вокруг раздался топот множества убегающих ног.
– Товарищ милиционер, это же наши активисты. Они пострадавшие, не забирайте их. – Это, кажется, был голос Дроновой.
– В отделении разберемся, кто есть кто, – возразил незнакомый мужской голос. – Грузи их в машину.
«Не иначе Дронова ментов вызвала», – сообразил Гена и открыл глаза.
Перед ним на корточках сидел милицейский сержант. Свет фар падал на золотые погонные лычки, но лицо стража порядка было в тени.
– Ходить можешь? Тогда вставай и лезь в «уазик». Без глупостей!
Гек с трудом встал и, придерживая здоровой рукой больную, полез в машину. Рядом стояли еще два патрульных автомобиля. Мертвенно-синие мигалки озаряли картину побоища.
В отсеке для задержанных оказалось восемь человек, включая Пашку и Тимофея. Остальные благополучно разбежались. Пашка выглядел неплохо, если не считать бланша под глазом и порванной куртки. На Тимофее вообще не было ни царапины.
На скамейке полулежал Олег Монгуш и беспрерывно стонал. Лицо его в тусклом свете автомобильной лампочки было бледно-серым. Он открыл глаза и сказал что-то по-тувински.
– Пустите! Олег умирает! – Его брат-студент начал стучать по кабине.
– Приедем, врач посмотрит, – ответил через окошко тот же сержант.
Ехали недолго. Минут через десять «уазик» повернул во двор отделения милиции.
– Всех пока в обезьянник, а вот этим двоим вызови «скорую». – Дежурный указал на Гека с Монгушем.
Чемпион действительно выглядел очень плохо. Он уже не стонал, а только хрипло дышал.
– Да, хреново ему, – заявил дежурный, накручивая телефонный диск. – Кто это его так?
– Кто-то из них. – Сержант махнул рукой в сторону парней, привезенных в отделение. – Следователь разберется.
К моменту приезда «скорой» Олег Монгуш, не приходя в сознание, скончался. При вскрытии был констатирован разрыв селезенки, приведший к массивному внутреннему кровотечению.
Вдруг наступила темнота. Как говаривал классик, в это время не стоит ходить за ворота. Особенно если они открываются электронным ключом, а темнота явилась следствием отсутствия электричества. Конец света приключился внезапно. За все время пребывания здесь я не упомню случая, чтобы электричество выключали. А тут вдруг обрушилась густая и вязкая кромешная мгла. Как будто кто-то нарисовал кошку Конфуция в черном квадрате Малевича. В стороне зоопарка слышится возбужденный рев разнообразного зверья.
Ориентируясь на зов джунглей, я на ощупь бреду к двери и пытаюсь открыть ее ключом. Как и следовало ожидать, он не работает. Все, кранты! Замуровали, демоны. На нас даже газа тратить не нужно. В случае ликвидации Колизея достаточно просто повернуть главный рубильник в положение «выкл» и разъезжаться по домам. А мы тут, внизу, уже сами передохнем без воздуха, питья и еды. Вентиляция-то тоже от электричества работает. Найдут нас потомки через триста лет хорошо сохранившимися, мумифицированными и будут гадать, какого хрена мы сидели в этом подземелье.
«Наверняка это связано с какими-то храмовыми праздниками, которые были в ходу у здешних жителей в конце двадцатого века. А теперь, господа экскурсанты, пройдем дальше».
Сколько продолжалось это светопреставление, сказать трудно. В темноте время течет по иным законам. Наконец вспыхнули лампы.
Проморгавшись, я сразу открываю дверь в коридор и подпираю ее гантелей, чтобы не захлопнулась. Если свет снова погаснет, у меня в келье хоть воздуха больше будет. Лампы в коридоре горят неровно. Что там, наверху, случилось?
Я на всякий случай беру медицинскую сумку и нарочито спокойно иду к Лехиной камере.
– Что за байда? – вместо приветствия спрашивает меня Краб.
– Хрен его знает. Я тебя на всякий случай отомкну, пока электричество есть. Ты под дверь какой-нибудь ботинок подложи, чтобы не распахивалась, но и открыть можно было бы в любой момент.
Только я успеваю вернуться к себе, из динамика над дверью голос:
– Доктор, с инструментами к лифту!
Ого, надо же – «доктор». Так меня тут еще ни разу не называли. Что там у них стряслось?
Наверху меня встречает старый знакомый по прозвищу Петросян. Пистолет у него в кобуре, которая расстегнута. Но, судя по всему, сейчас он меня воспринимает больше как человека, от которого зависит что-то важное. Даже подошел почти вплотную, чего в прошлый раз не делал. Брат Митька, что ли, снова помирает?
Сегодня здесь, наверху, как-то зябко. Или мне так кажется после теплого подземелья? Хотя вроде в прошлый раз я не мерз.
Мы снова идем стеклянными переходами к медицинскому блоку. На улице вроде день, но пасмурно и метет. Явно становится холоднее. Неужто у них мазут в котельной закончился? Вдали слышен вой и крики. Мимо поспешают быстрым шагом несколько охранников, ведомые растрепанной теткой.
– Ой, скорей! Девчонок в прачечной придавило.
В ответ на мой вопросительный взгляд Петросян зло и растерянно взмахивает рукой. Смысл этого жеста вполне понятен. Мол, приплыли! Вопрос в том, куда именно?
– Лавина, – говорит конвоир чуть в сторону, избегая моего взгляда. – Давай быстрей. Там ребят побило.
В бильярдном зале возле банного комплекса целый походный лазарет. С десяток людей обоего пола лежат прямо на бильярдных столах. Одежда на них порвана, покрыта строительной пылью и кровью.
Коренастый мужчина часто и громко орет. Ноги ниже колен у него превращены в кровавое месиво. Сукно бильярдного стола под ним грязно-бурое. Лишь возле самых бортиков обивка сохранила чистый зеленый цвет, от которого вся эта кровавая грязь режет глаз еще больше.
Кресла у стен тоже заняты ранеными, в основном женщинами. Охранников четверо, включая Петросяна и исключая мужика, лежащего на столе.
При ближайшем рассмотрении этот орущий субъект оказывается тем самым квадратным полковником, которого я видел в свой предыдущий подъем. Причем орет он не от боли. Так кричат люди, у которых в результате черепно-мозговой травмы сильно поврежден головной мозг. Даже не учитывая его раздробленные ноги, он однозначно не жилец. А я-то думал, что начальник охраны помрет от апоплексии лет через десять, никак не раньше.
