Больше в Австрии Даниле делать было нечего. Он не хотел задерживаться в Вене. Несколько дней бесцельно бродил по её улицам, заполненным толпами разноязыких туристов со всего света, сидел в кафе, где пил традиционное венское кофе-меланж, и старался ни о чем не думать. Тяжёлое чувство охватило его и уже больше не отпускало. Неужели произошло то, чего он боялся больше всего на свете, и теперь находился во власти гнетущих предчувствий. Сердце тосковало и дрожало в груди. Неужели случилась утрата, о которой рассказывают поэты, которая выгрызает в душе чудовищную пустоту, которую ничем уже не заполнить, и подселяет в неё ненасытное кровожадное чудовище, которое не накормить, не успокоить, ни бесконечными разговорами с мудрыми советчиками, ни поисками развлечений, ни пьяными загулами, ни шалой покупной любовью.
И для чего тогда карьера, чужие женщины, восторги окружения и пирамида из пачек зеленоватых, как болотная тина, долларов? Неужели мне придётся маяться всю жизнь? Не приведи Господь. Это не справедливо. Будет встреча в сентябре. Мы опять будем вместе и всё, как-то, уладится.
– А теперь поскорее в Москву, – подумал повеселевший Данила, – хватит, больше не хочу маяться здесь в одиночестве.
За день до вылета из Вены, отец Данилы, Николай Фёдорович, с утра постучался в комнату сына, открыл дверь и с порога произнёс:
– Ну, вот что, мой дорогой, поднимайся, пора, хватит нежиться в постели. Уже семь часов. Делай зарядку, в душ, завтракать и едем.
– Это куда, папа? – произнёс Данила, мотая головой, что окончательно стряхнуть с себя остатки сна.
– Съездим в хорошее место, на виллу нашего торгпредства. Там ты отдохнёшь перед поездкой, а заодно нам надо поговорить. Одним словом, приводи себя в порядок. Через полчаса я жду тебя внизу в машине.
Когда автомобиль проскочил Гринцигер штрассе, дорога стала ещё более извилистой, крутой и постепенно уходила вверх в альпийские предгорья. Справа и слева замелькали ровные ряды виноградников, в которых под жарким июльским солнцем вызревала божественная лоза, чтобы по осени превратиться в искрящееся молодое вино, которое хлынет в огромные подвальные дубовые бочки и наполнит стеклянные пузатые бутылки. Привратник открыл железные ворота и, улыбаясь, приветствовал заместителя торгового представителя Советского Союза, пропуская его на огромную территорию официальной загородной резиденции.
Под кронами высоких сосен и пятнистых платанов было хорошо и комфортно проводить время, растянувшись на белоснежных с подушками шезлонгах и укрывшись от полуденного зноя. В широком бассейне притягательно плескалась свежая после ночной очистки лазуритовая вода. Когда в очередной раз Данила вынырнул на поверхность и, хватаясь за никелированные поручни лестницы, выбрался из бассейна, чтобы начать размахивать руками и приседать, Николай Фёдорович окликнул его и подозвал к себе:
– Сын, подойди ко мне. Есть разговор. Мы можем поговорить как мужчина с мужчиной? Ты не против?
– Конечно, отец. На любую тему.
– Хорошо. Вчера я получил письмо от Генриха Исааковича. Ты, наверное, помнишь его? Ну, конечно, помнишь. Ведь он наблюдает за твоим зачислением в штаты министерства. Так вот, могу тебя поздравить – ты теперь сотрудник внешней торговли. На работу надо выйти в середине августа, так что у тебя ещё целый месяц для отдыха есть. Доволен?
– Безусловно. Я очень признателен тебе. Не у всех моих ребят с курса есть такие возможности. Поэтому, конечно, это здорово.
– Правильно мыслишь и правильно излагаешь, а поэтому я рассчитываю на твоё здравомыслие и в другом вопросе. Конечно это твоё дело. Не спорю, тем более, что я воспринимаю его как забаву, как одно из увлечений молодости. Кхе, кхе.… Все мы были молодыми, и что называется, с увлечением грешили, – произнёс Николай Фёдорович, исподлобья всматриваясь в лицо своего сына.
– Ты о чём, папа?
– Да всё о том же, мой ненаглядный наследник, гордость всего нашего рода. Ты не подумай, что я хочу вмешиваться в твою личную жизнь, даже наоборот. Гуляй, веселись, ухаживай за девушками, безумствуй, конечно, в пределах дозволенного, не спи ночами, но прошу тебя – не теряй головы.
– Ты не мог бы пояснить мне, о чём идёт речь? – густо покраснел Данила, догадавшись, о чём пойдёт речь, и принялся натягивать на себя синий махровый халат, хотя в нём особой необходимости не было. Как никак окружающая температура плотно оседлала показатель – плюс 28 ℃. Кроме того, какая никакая одежда придаёт больше уверенности человеку, нежели, чем её отсутствие.
– Да всё о том же, Ромео в плавках. Ты же не настолько наивный, чтобы думать, что твои прогулки по Вене с этой Элизабет остались вне родительского внимания. Мать хотела вмешаться, но я настоял, чтобы она не делала такой глупости и, заверил её, что обязательно поговорю с тобой обо всём.
– Вот ты о чём? – уже довольно грубо с видом крайнего неудовольствия произнёс Данила, – может быть, мы кому-нибудь помешали, испортили межгосударственные отношения? Может быть, вопрос о нашем поведении внесён в повестку ООН?
– Ну, ну, не горячись, – примиряюще промолвил Николай Фёдорович, – я ведь тебя не осуждаю и желаю только добра. Даже более того, я на твоей стороне. Ты хорошо провёл время со своей сокурсницей, пусть даже из капиталистической страны. Ладно. Ничего особенного. Всё на свете бывает. Все когда-то были молодыми. Когда же ещё развлекаться как не в эти годы, не на пенсии же, в самом деле? Скажу тебе откровенно, и у меня было немало увлечений. Это были замечательные девушки, каждая по-своему, но в итоге я остановил свой выбор на твоей матери.
– И ты женился на маме по любви?
– Конечно. А как должно ещё быть? Представь себе, каково это жить с человеком, который тебе отвратителен!? Невозможно. Но не только. Я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что выбранная мною девушка, то есть мама твоя, отвечает моим представлениям об уровне культуры, образования, а главное то, что она укрепит моё положение в обществе, окажется достойным помощником на жизненном пути. Ты, надеюсь, понимаешь, о чем я говорю?
– Да это понимаю, но, а я-то здесь причём? Элизабет во всех отношениях достойная девушка, умная, очень незаурядная. Окончила МГИМО, как ты и я.
– Данила, ты меня удивляешь, – стараясь не выказать досаду, произнеси Николай Фёдорович, – да я не против того, чтобы вы дружили. Мы не об этом говорим, а о том, чтобы ты в дальнейшем делал только осмысленные и правильные шаги, и уберёг себя от непростительных юношеских ошибок, за которые ты будешь расплачиваться всю жизнь. Я ничего и никому не хочу навязывать. Окончательное решение ты примешь сам. А сейчас пока побудь один и поразмысли минут пять, а я схожу за минеральной водой. Ты что-нибудь ещё будешь?
– Нет, – Данила отрицательно помотал головой.
Николай Фёдорович встал со своего стула и прошёл в здание виллы, где на первом этаже располагался бар. Пробыл недолго и вскоре вернулся, неся в руках стакан и две бутылки. Поставил их на стол и приготовился продолжить наставническую беседу со своим сыном.
