– У великого падишаха войско имеет порядок и безропотно исполняет повеления владыки, – говорил Шахман. – А у горцев – каждый сам себе шах и никого не слушает. Поэтому одолеть их будет легко.
Сурхай же не советовал спешить, уверяя шаха, что андалалские старшины и сам хан Хунзахский вот-вот явятся на поклон, устрашенные грозным видом его непобедимого войска.
Шахман избегал встреч с Сурхай-ханом, но, выходя из шатра, они оказались рядом.
– Кое-кто и сам прибирал к рукам далекие земли, – напомнил Шахман, отведя глаза. – А лучше бы заботился о порядке в своем доме.
– Не тебе меня учить, что дозволено и что не дозволено. – Жалею, что не убил тебя, когда андалалцы изгнали тебя вместе с твоей наукой, – отвечал Сурхай.
Калушкин, наслушавшись разговоров придворных, истолковывал странную медлительность шаха так: «Видя Сурхая и уцмия власти своей покорными, Надир-шах час от часу в такую заносчивую гордость приходит, которую и описать трудно. Ожидает к себе на поклон хана Хунзахского да аварских старшин. И хочет со всего Дагестана потребовать в службу до двадцати тысяч, а остальных перевести на житье в Персию».
Однако, отбыв набирать наемников, уцмий Кайтага так и не возвратился. Служить шаху горцы не желали. А жители Унцукуля на письмо шаха о посылке к нему трехсот воинов, которым он обещал хорошо платить, прямо ответили: «Не только трехсот, но и одного человека не дадим».
Все это приводило шаха в бешенство, но он все еще выжидал. Надир целыми днями смотрел на Андалал, будто надеясь разглядеть где-то там, в цветущей дали, предмет своего особого интереса – прекрасную Фирузу. Иногда ему начинало казаться, что он больше не хочет войны. Что, вернись к нему Фируза, открой она ему свое сердце, он уйдет обратно, не сделав больше ни одного выстрела. Ему чудилось, что Фируза уже пишет ему письмо, обещая свою любовь, если он оставит ее родину в покое, в этом цветущем виде, с обильными пастбищами, щедрыми полями и садами, полными чудесных плодов. Но потом Надир стряхивал с себя это наваждение и понимал, что должен уничтожить этот мираж, зовущийся Андалалом, и пока не сделал этого лишь потому, что надеялся на благоразумие горцев. Ему не хотелось напрасно губить свои отряды, они пригодятся ему для войны с Россией.
Когда ему сообщили, что от горцев пришли депутаты с письмом, он опять вспомнил о Фирузе. Пусть бы она его попросила, и он бы оказал горцам свою милость…
Пробежав письмо, секретарь широко раскрыл от удивления глаза. Надир-шах понял, что в письме содержится вовсе не то, чего ждал, но все же приказал:
– Читай!
Письмо это оказалось от ученого Ибрагима-хаджи Гидатлинского. В нем говорилось: «Эй, общество Надир-шаха, зачем вы идете на нас, разве мы не такие же мусульмане? Вы отомстили за все Сурхай-хану. Богатство, как вы утверждаете, собранное с ваших земель, вы у него отняли. Вы лишили его всего. Что вы хотите от нас услышать и что вам от нас нужно? Если вы идете, чтобы обратить нас в ислам, как неверных, то в этом нет никакой надобности, ведь мы мусульмане, а не неверные. Если вы идете, чтобы наложить на нас подати и повинности, то мы заявляем, что мы не рабы, а свободные люди, никому не платим податей и повинностей и не собираемся этого делать. Мы никого не грабим и не угнетаем. Нас не остановят ни ваше многочисленное войско, ни ваша мощь. Побеждает не тот, у кого много войска, а проигрывает не тот, у кого его мало. Известно много случаев, когда малочисленное войско обращает в бегство многочисленные войска. Вы возвращайтесь домой, ради Аллаха, с вашей гордостью. Мы не хотим с вами воевать, хотя мы знаем, что одолеем вас, ибо сказано: «Кто борется за справедливость, тот победит»».
– Победит тот, кто уже завоевал половину мира, – взревел Надир-шах. – А кто посмеет сопротивляться мне, тени Аллаха на земле, тот будет втоптан в грязь!
Но аксакалы все еще надеялись образумить Надира:
– Ты привык воевать с владыками и их рабами, но здесь живут другие люди, никогда не знавшие подчинения.
– В наши горы приходило много завоевателей, но где они теперь?
– Просто вы еще не имели дела с таким владыкой, как я, – процедил сквозь зубы Надир. – От одного моего слова содрогается вселенная. А ваша свобода не стоит копыта моего коня.
– Ты можешь срыть горы, – отвечали аксакалы. – Но заставить горцев себе кланяться – не в силах даже ты.
– Свобода для нас – не просто слово, это то, без чего нам и жизнь не нужна.
– Свобода! – гневно воскликнул Надир-шах. – Знаете ли вы, что это такое? Это не ваша дикая вольность, не ваша гордая нищета. От чего вы свободны? От сокровищ всего мира, которыми переполнена моя казна? Вы думаете, что вы свободны, а на самом деле вы – рабы своих ущелий, своих гор, своих заблуждений. Разве стоит умирать за такую свободу?
– Умрем, если придется, – говорили аксакалы. – Но лучше оставь нам нашу бедную свободу и уходи со своей – сытой и богатой.
– Вы, я смотрю, и в самом деле странный народ, – покачал головой Надир. – Но я готов предложить вам хорошую цену.
– За что? – спрашивали аксакалы. – Нам нечего тебе продать.
– Есть кое-что. – Надир прищурился и начал перебирать свои изумрудные четки.
– Так что же?
– К примеру, ваша дикая отвага. Я все равно покорю вас, и она пропадет зря. Но, если вы согласитесь служить мне, вместе мы завоюем весь мир.
– Она не продается, – отвечали старики. – И служить тебе мы не будем.
– Опять вы за свое, – поморщился Надир. – Настоящая свобода – это когда мои воины получают все, что видят: хорошую добычу, красивых женщин и все лучшее, что есть на этом свете.
– Нам хватает и наших гор. Ты лучше уходи, тогда дело кончится миром.
– Я не уйду, не получив свое, – ответил Надир. – Афганцы тоже думали, что они непобедимы, а теперь верно мне служат. Хорезм и Бухара послали на меня свое войско, а теперь их воины – мои воины. А мазандеранские богатыри-пехлеваны? Даже они признали меня своим владыкой и теперь готовы первыми обрушиться на ваши села. А курды? Такие же горцы и храбрые воины, как вы. Но и они теперь в моих рядах. Перед вами стоит неисчислимое войско, восседающее на лучших арабских конях, вооруженное стамбульскими ружьями, дамасским булатом, бухарскими луками, облаченное в иракские кольчуги, с золочеными щитами и топорами. А вы твердите о какой-то свободе. Лучше подумайте о том, как заслужить мою милость. Но я, может быть, и не стану разорять ваш край, если вы… – Надир-шах хотел было потребовать у аксакалов Фирузу, но прежде решил сказать другое: – Если вы станете под мои знамена и выступите со мной на Россию, на противников нашей веры.
– Не те противники нашей веры, которые нас не разоряют, – отвечали аксакалы, – а те, которые разграбили пол Дагестана и убили множество мусульман. К тому же не сам ли ты, падишах, заключил с Россией мир?
