Ярость Надир-шаха после столь оскорбительного послания стоила его свите нескольких голов.
Но и на этом злоключения шаха по пути из Аварии в Дербент не закончились. Кайтагский уцмий Ахмад-хан вышел навстречу Надир-шаху, сожалея о его неудаче и предлагая свою помощь. Надир обрадовался, что подозрения о том, что уцмий отложился от шаха, не оправдались, и поручил ему поскорее вывести один из своих отрядов к Дербенту. Ему же он повелел, чтобы кайтагцы приготовили его войску продовольствие на зиму. Уцмий заверил шаха, что со старанием исполнит его повеления. Однако, заранее предупрежденные Ахмад-ханом, кайтагцы уже поджидали каджаров в засаде. Они горели желанием покарать врага за все его бесчинства на их земле. Нападение было неожиданным и сокрушительным. Отряд был разгромлен наголову, а обоз захвачен. Жалким остаткам отряда чудом удалось бежать и достичь Дербента.
Когда Надир-шах добрался, наконец, до Дербента, оказалось, что в битвах с горцами он лишился большей части своего войска. Калушкин же, прельстив деньгами потерявших в походе свое имущество придворных, вызнал, что всего Надир-шах потерял в горах более сорока тысяч человек, а прочего и сосчитать было невозможно. К бумагам, отсылаемым начальству в Петербург, Калушкин приписал, что нигде не слыхано о потере стольких людей, богатств и оружия и что поход Надира был не что иное, как бездельная потеря войск.
Немного придя в себя, Надир-шах первым делом приказал палачам казнить придворных астрологов и прорицателей, предсказывавших ему великую победу. Их страх перед повелителем был так силен, что даже отрубленные головы сохраняли на лицах печать подобострастия.
Затем шах велел позвать Сен-Жермена, полагая, что его эликсир и в самом деле спас Надиру жизнь. Но оказалось, что француз исчез. Поверженные владыки Сен-Жермена не интересовали. Он перебрался в Европу, где было достаточно коронованных особ, желавших обрести бессмертие.
Не уследившие за французским чародеем чиновники тоже были казнены. Скоро в крепости выросла высокая башня, в которую между камней замуровывались головы всех, кого Надир-шах счел виновными в неудаче похода в Аварию.
Между этими расправами Надир-шах то впадал в мертвенное оцепенение, то в безумное неистовство и кричал:
– Персия скверная, достойна ли ты такого великого государя иметь? Един бог на небе, а мы единый государь на земле, ибо ни один монарх на свете о нас без внутреннего страха слышать не может. Если бы теперь саблю нашу на Россию обратили, то легко бы могли завоевать это государство; но оставляем его в покое по той причине, что нам от этого завоевания пользы не будет: во всей России больше казны расходится, чем сбирается, о чем я подлинно знаю; следовательно, надобно такое государство искать, где бы нам была прибыль.
Шах искал утешения у своих жен, но, не найдя успокоения, снова кричал, что счастье начинает от него отступать, а потому или сам он пропадет и все свое войско погубит, или добьется того, что весь Дагестан обратит в пепел.
Глава 121
В Андалале праздновали победу, возносили хвалу Аллаху и славили героев. Только теперь становилось известно, что происходило в каждом ауле, как самоотверженно дрались горцы, собравшиеся со всего Дагестана, сколько удивительных подвигов они совершили, отражая нашествие и ломая хребет полчищам Надир-шаха.
Предводители называли имена героев, а те говорили, что рядом с ними дрались еще большие герои. Да и кто теперь не был героем? Женщины и те заслужили славу доблестных воительниц. Даже Дервиш-Али теперь ходил победителем, обвешанный трофейным оружием, которое у него никто не решался отобрать. А его петух и вовсе сделался легендарным, и Дервиша-Али в который раз просили рассказать, как петух клевал пшено на глазах у ошеломленного Надира.
В Андалале хоронили погибших. Порой хоронили целыми семьями. Почти в каждом доме скорбели безутешные вдовы и осиротевшие дети, родители, потерявшие детей, сестры, потерявшие братьев, и братья, потерявшие сестер.
Мужчины, потерявшие друзей, жалели, что те не увидели великой победы, и им казалось несправедливым, что погибли их верные товарищи, а не они.
Вместе с молодыми воинами хоронили и аксакалов, среди которых были Абаш, кольчужник Абакар и старейшина Абдурахман.
Тела погибших приносили к мечети на носилках в виде лестницы. Но их было так много, что скоро был заполнен и весь майдан перед мечетью, и прилегающие улочки. Мужчины совершили погребальную молитву, затем погибших стали уносить на кладбище, где уже второй день рыли могилы.
Похоронив павших воинов и прочитав над ними молитвы, мужчины вернулись в мечеть, где Пир-Мухаммад после совершения намаза начал ритуал зикра. Он пел молитвы, воздавая хвалу всевышнему, и просил наделить благами рая погибших в священной войне. В определенных местах собравшиеся стократно повторяли за перебиравшим четки кади «Ла-илагьа-иллаллагь» – «Нет Бога, кроме Аллаха» и другие полагающиеся фразы.
Женщины собирались в «комнатах слез», где оплакивали покойных и тоже совершали зикр.
Сельская река вновь окрасилась кровью – на этот раз от сотен жертвенных животных.
А потом много дней и ночей муталимы Согратлинского медресе читали Коран над могилами героев.
Хоронить в своей земле врагов, принесших им столько горя, андалалцы не желали. Убитых каджаров пленные сносили в пещеру неподалеку от той, где уже лежали останки убитых в Хицибе кызылбашей. Эта вторая пещера считалась бездонной, и позже ее прозвали Жагьандаман – Ад, где, как считали андалалцы, свирепым пришельцам было самое место.
Когда отряды горцев уходили в свои общества, они расставались братьями. Теперь всем было ясно, что Дагестан стал единым как никогда и единой для всех была великая победа.
– Вы победили! – кричали им на прощание андалалцы.
– Дагестан победил! – отвечали они.
Мирза Калукский успел насладиться сладостью победы. Но он чувствовал, что скоро покинет этот свет, и попросил отвезти его в родной Табасаран. Его чунгур, пробитый пулями и стрелами, согратлинцы починили. Но играть на нем у Мирзы уже не было сил, как не мог он и спеть песню, сложенную в честь великой победы. На чунгуре играл его друг, а песню табасаранцы пели всем отрядом по дороге домой. Перед тем, как умереть, Мирза увидел Табасаран и послал ему свой последний «салам».
Глава 122
Весть о разгроме горцами Надир-шаха произвела в Петербурге фурор. Хотя Россия и состояла с Персией в союзнических отношениях, при дворе мало верили в силу трактатов и имели веские основания полагать, что Надир готовится к вторжению в Россию. Теперь же считалось, что эта опасность миновала. Подтверждали эту уверенность и доклады Государственной коллегии иностранных дел, где регулярно получали донесения резидента Калушкина.
Нескрываемая радость императорского двора выводила из себя персидского посла, который подавал протесты. Но на эти демарши никто внимания не обращал. Официально все оставалось по-прежнему, потому что Дагестан числился за Персидской державой.
