Ибрагим-хан так и не тронулся с места, не дождавшись нужного сигнала. И отсюда Мусе-Гаджи было его не достать. Окружив особу своего повелителя, ханская свита повернула к лагерю.
Муса-Гаджи спустился с дерева, забрал коней и отправился посмотреть, что случилось с рухнувшим в промоину каджаром. Тот все еще лежал там, опасаясь, что зверь где-то рядом, и боясь поднять голову.
Муса-Гаджи саблей смахнул с него валежник и сказал:
– Сними оружие и поднимайся.
Пораженный этим не меньше, чем нападением страшного зверя, воин отстегнул саблю, отпихнул ногой ружье и показал пустые руки.
– Что ты задумал? – спросил он, еще не веря, что осыпанный милостями хана горец заговорил теперь по-другому.
Наставив на него ружье, Муса-Гаджи вытащил пленного из ямы и велел сесть на землю.
– Измена! – догадался каджар, но сказал это тихо.
– Я никому не изменял, – ответил Муса-Гаджи. – А твой хан был и останется моим врагом.
– О благородный воин, – заговорил охотник, сообразив, что дела его плохи. – Пощади меня! Я дам тебе все, что имею!
И он начал выгребать из карманов серебряные монеты.
– Оставь это себе, – сказал Муса-Гаджи. – Унесешь с собой в могилу.
– Бери, бери все! – умолял охотник, доставая из потайных карманов еще и еще.
Среди того, что охотник бросал к ногам Мусе-Гаджи, были не только монеты, но и женские украшения. И вдруг Мусу-Гаджи будто что-то ударило. Среди блестящих серег и браслетов он заметил скромное кольцо. Муса-Гаджи поднял его и узнал в нем то, серебряное, с бирюзой, которое он сделал сам и которое подарил своей любимой Фирузе.
Муса-Гаджи выхватил кинжал и приставил его к горлу охотника:
– Где ты его взял?! – гневно вскричал Муса-Гаджи.
– Я… Когда делили добычу, – сбивчиво говорил пленный. – Юзбаши забрали золото, а нам оставили серебро.
Мусе-Гаджи хотелось убить грабителя, но тот мог знать хоть что-нибудь о Фирузе.
– Чье это кольцо? – тряс его за шиворот Муса-Гаджи. – Говори!
– Не знаю, мой господин, – оправдывался несчастный. – Я всего лишь охотник… Когда собрали пленных, там было много девушек…
– Что с ними случилось? – торопил Муса-Гаджи, водя кинжалом по горлу пленного.
– Клянусь жизнью, я не знаю, – говорил тот. – Я слышал, что девушек увезли продавать, а двух из них послали в подарок Надир-шаху.
У Мусы-Гаджи помутилось в глазах. Он опустил кинжал и отошел.
– Убирайся.
Но охотник не уходил. Он сложил перед Мусой-Гаджи свое оружие и сказал:
– Ты сохранил мне жизнь. Но я не хочу служить каджарам.
– Что? – не понял Муса-Гаджи. – Уходи, пока цел.
Охотник не трогался с места.
– Чего ты медлишь? – спросил Муса-Гаджи.
– Я – туркмен. Меня зовут Ширали, – отвечал охотник. – Надир-шах набросился на наши аулы, как его брат теперь нападает на ваши.
– Как же ты оказался в его войске?
– Шах пригрозил, что выселит всех наших людей, если они не дадут ему воинов, – говорил Ширали, – а девушек раздаст своим подручным.
– Надо было драться, а не дрожать за свою жизнь, – ответил Муса-Гаджи.
– Мы дрались. И не раз ходили на каджаров. Но потом шах привел столько войск, что от наших воинов почти никого не осталось. И еще… Они бы убили всю мою семью, если бы я не пошел в войско шаха. Племя, которое решило сопротивляться, они вырезали до последнего младенца. Я видел трупы этих несчастных, которые пожирали собаки. А головы их стариков торчали на копьях сарбазов. Земли их и воду шах сделал собственностью своей короны.
Но Мусе-Гаджи было не до чужих бед, здесь хватало и своих. Муса-Гаджи мучительно пытался понять: что ему теперь делать? Отправляться в Персию? Искать самого Надир-шаха? Это было безумием, однако Муса-Гаджи был готов и не на такое. Но что скажет Чупалав? Что скажут другие, если он бросит своих друзей перед сражением с Ибрагим-ханом и отправится неизвестно куда, хотя бы и из-за большой любви к Фирузе? Если бы она была где-то здесь, он бы не пожалел жизни, чтобы ее спасти, но теперь… Теперь нужно было покарать Ибрагим-хана, а затем уже думать, где искать Фирузу.
– Говорят, местные нападали на караваны с пленными. И многие смогли убежать, – припомнил Ширали.
– Смогли? – с надеждой переспросил Муса-Гаджи.
– И девушки убегали. Одна из них даже заколола известного воина из гвардии хана. У нее был такой маленький кинжал.
Мусе-Гаджи хотелось верить, что это была его Фируза. А тот кинжал он видел не раз. Она всегда держала его при себе на всякий случай и обрезала им нити, когда ткала ковер. Но такие кинжалы были и у других девушек Джара. Постоянная опасность диктовала свои правила.
– Она у тебя красивая? – спросил Ширали.
– Не твое дело, – резко ответил Муса-Гаджи, но это заставило его вспомнить свою любимую. Красивая ли она? Разве могут быть девушки красивее, чем Фируза? Она… Она – как рассвет после темной ночи. Как глоток прохладной воды, когда умираешь от жажды. Она…
– Как ее зовут?
– В гаремах девушкам дают новые имена, – глухо произнес Муса-Гаджи.
Вопрос туркмена подействовал на Мусу-Гаджи успокаивающе. Ширали сказал «зовут», то есть считал, что она жива. Это было что-то вроде надежды.
– А мою жену зовут Дюрли, – вздыхал Ширали. – Это значит – жемчужина.
Они помолчали, глядя в разные стороны и думая каждый о своем.
– Я хочу драться с каджарами, – прервал молчание Ширали. – На вашей стороне.
– Дерись, – сказал Муса-Гаджи, приторачивая оружие убитого охотника к седлу своего коня. – А мне нужно возвращаться.
Муса-Гаджи вскочил на коня и тронулся в обратный путь. Ширали сел на своего и направился вслед за Мусой-Гаджи.
– Я вам пригожусь, – обещал Ширали. – У Ибрагим-хана много войска, но люди воюют не за него.
– Тогда что им здесь надо? – не оборачиваясь, спросил Муса-Гаджи.
– Кто ради добычи воюет, а кто из страха, – отвечал Ширали. – Гвардия и та из наемников. Шах платит им хорошее жалование.
– Мы тебе платить не будем, – предупредил Муса-Гаджи. – И нам никто не платит. Мы бьемся за свою родину.
– А я буду воевать за свою, – сказал Ширали. – Вместе с вами.
– А твоя семья? – напомнил Муса-Гаджи.
– Семья?.. – будто очнулся Ширали.
– Что с ней будет, если ты перейдешь к нам? Если тебя не найдут ни убитым, ни раненым?
– Тогда от моей семьи ничего не останется, – с болью в голосе ответил Ширали.
– Возвращайся в лагерь, – сказал Муса-Гаджи, обернувшись к Ширали.
