– Дипломатия – она тоже война, – уклончиво отвечал Калушкин.
Ему не хотелось говорить о том, как было на самом деле. Тем более – о зелье, которое подсунул ему Сен-Жермен, и о том, какое воздействие произвело на резидента индийское вино.
Попривыкнув к своему начальнику и привезенным им богатствам, Братищев резонно заметил:
– А нельзя ли чего, Иван Петрович, и на наши посольские нужды уделить, хотя бы самую малость?
И Братищев принялся перечислять все, в чем нуждалось посольство, чтобы не хуже французов или англичан выглядеть. Пора уже было лошадей хороших купить и коляску для выездов, и самим приодеться, и на приемы деньги иметь, не говоря уже о средствах на тайные дела и агентов. Фельдъегерей не хватает! Ждем, пока один туда и назад обернется, а шахские курьеры да чапары – фельдъегеря так и скачут, и скачут.
Калушкин знал все это и сам, но прикасаться к шахским дарам не считал возможным. Тем более что много видел отрубленных голов, прежние обладатели которых полагали возможным вознаградить себя без шахского ведома.
– Так ведь мы не красть будем, – уговаривал Братищев. – Для дела надобно.
– Не тронь, – осадил его Калушкин. – Лучше реляцию составь в Петербург, со слонами отошлем. А ежели будет высочайшее соизволение, и мы без попечения не останемся.
– Эх, Иван Петрович! – обреченно махнул рукой Братищев. – Кухарку уволили, кучера отставили, скоро дров не на что купить будет.
– Не печалься, братец, – подмигнул ему Калушкин и вынул из кармана часы, подаренные шахом. – Если что – продадим, надолго хватит.
– Откуда такое сокровище? – почесал затылок Братищев, щурясь от блеска бриллиантов.
– Шахский подарок, – сообщил Калушкин. – Однако лучше повременить с продажей, вдруг шах на аудиенции полюбопытствует, а часов и нет. Какой тогда из меня дипломат?
Затем Калушкин достал листы с описью подарков. Читая их, Братищев то бледнел, то покрывался от волнения красными пятнами.
– Это – что!.. – тяжело вздыхал Калушкин. – Шах-то награбленное на тридцати тысячах верблюдов привез, не считая слонов и мулов.
– И куда ему столько? – заикаясь, спрашивал Братищев.
– На войну новую, куда же еще? – вздыхал Калушкин. – Войско-то у него несметное, и каждый пить-есть хочет, да жалование ему положи, да коня с убором, да оружие…
– Тут слухи ходили – на Китай Надир собирается, – сказал Братищев. – Но, видать, передумал, когда горцы братца его укокошили.
– Сдается мне, на Россию виды имеет, – тихо сказал Калушкин, не забыв по привычке оглянуться – нет ли поблизости чужих. – А горцы – причина только.
– Неужто посмеет? Договор ведь у нас? – не верил Братищев.
– Там видно будет.
Калушкин велел принести гербовой бумаги, чтобы писать в Петербург официальное сообщение об успехах Надир-шаха в Индии и новых землях, которые Надир взял под свою власть. Это письмо он намерен был отправить с персидским посольством, которое повезет подарки на четырнадцати слонах.
Братищев тем временем окончательно пришел в себя и ткнул пальцем в список:
– Надо бы и Ивана Антоновича не забыть.
– Какого Ивана? – переспросил Калушкин, отрываясь от реляции.
– Прости, Христа ради, – торопливо заговорил Братищев. – Совсем от богатств этих запамятовал. Радость у нас, Иван Петрович! Наследник родился!
– Наследник?
– Так ведь Анна Леопольдовна сына родила.
– Сына? – ахнул Калушкин.
– Ивана Антоновича, – кивал Братищев. – Императрице – внучатого племянника. По всему выходит – царя будущего.
– Ты говори, говори, братец, – торопил его Калушкин.
– Указа еще вроде как нет. Но слыхать, императрица желает сделать Ивана Антоновича наследником, а по его малолетству регентом при императоре Бирон состоять будет.
– Опять этот злодей! – не удержался Калушкин.
– Обер-камергер, как ни крути, – говорил Братищев. – Опять же – фаворит. Он и без того всю власть себе забрал.
– А царица в здравии ли? – спросил раздосадованный Калушкин.
– Тут проезжий дипломат говорил, что плоха государыня, – вздохнул Братищев. – Не ровен час – отдаст богу душу.
– Дела… – размышлял Калушкин. – Да не для нашего ума. А наше дело – наследника в дарственный список поместить да матушке его, Анне Леопольдовне, поважнее подарки отписать. Да еще, глядишь, пока посольство до Петербурга доедет, наследник-то уже императором сделается…
Калушкин отложил письмо, и они принялись за список подарков. Его надлежало переделать с умом и политическим соображением, что было не менее важно, чем официальная реляция о завоеваниях Надир-шаха.
Переделав список и составив официальную реляцию, Калушкин принялся за секретное донесение. Его он предполагал отправить с агентом, который служил на корабле, ходившем по Каспию до Дербента и Астрахани.
Донесение он писал невидимыми чернилами, которые проявлялись, если подержать бумагу в водке. К тому же оно было скрыто, для чего Калушкин тончайшим ножом расслаивал лист особой бумаги и писал на внутренней стороне, а затем вновь соединял слои и прижимал один к другому горячим утюгом. После чего писал сверху ничего не значащее письмо вымышленной супруге с просьбой ожидать его к лету с другими купцами. Так что если бы письмо и было обнаружено, то написать его мог любой из русских купцов, торговавших в персидских портах Каспийского моря – Ферахабаде или Реште.
В Индии Калушкин высмотрел у факиров и другие способы скрывать написанное. Те показывали свои чудеса как фокусы, а Калушкину продали рецепты симпатических чернил всего за несколько монет. Но эти знания приходилось беречь на будущее. Прежде Калушкину надлежало сообщить в Петербург о способе прочтения такой тайнописи и получить разрешение его применять.
«Доносит Ее Императорского Величества Коллегии иностранных дел секретарь и при дворе персидского шаха резидент Иван Петров сын Калушкин…» – написал он в начале письма по всей форме.
Затем взял другое перо, поострее, и принялся излагать обстоятельства Индийской кампании Надир-шаха и ее результаты. Сообщив также о несметных сокровищах, захваченных Надиром в Индии, Калушкин перешел к насущному положению дел. Резидент предостерегал начальство, чтобы оно приняло надлежащие меры к защите границ и не обольщалось дарами, способными ослепить самые бдительные очи. Ибо по всему было видно, что не до одной Индии было Надиру дело, он уже не скрывает и намерения двинуться на Российское государство. А посему следовало принять осторожность и насчет послов с груженными на слонов дарами. По сведениям Калушкина, сопровождать караван назначено было шестнадцать тысяч отборных воинов при двадцати пушках. А сила это немалая. Ежели всех пропустят через Кизляр и разведают персы слабость границ, то могут покуситься и на овладение Астраханью. Что у Надира на уме, никто не ведает, а то, что он на Российские владения виды имеет, – об этом он сам не раз бахвалился в разных собраниях.
