Чрезвычайный посол шахского величества Сердар-хан выехал в дорогом экипаже, который часто застревал в грязи. Кибитке же Калушкина, имевшей большие колеса, не были страшны даже глубокие рытвины.
Глава 38
Отправившиеся в поход горцы делали большие ночные переходы, иногда останавливаясь в аулах у кунаков. Там они призывали горцев готовиться к борьбе на случай, если Надир-шах вновь нагрянет в Дагестан. Но особенно убеждать никого не приходилось: люди и сами горели желанием отомстить шаху и его воинству за несчастья, принесенные ими в горы. Не было дагестанцев, которые не пострадали сами или не лишились родственников и друзей в ужасах каджарских нашествий.
Андалалцам помогали, чем могли, давали проводников и обещали должным образом подготовиться к приему непрошенных гостей. Некоторые уходили с отрядом, и он становился все больше.
Через несколько дней отряд Чупалава вышел к горе Тарки-Тау, на склоне которой, неподалеку от моря, располагалась столица Тарковского шамхальства.
Тарки был небольшим, но важным городком на древнем торговом пути, проходившем вдоль моря из Персии через Дербент. После дорога шла к Эндирею, затем – к Кизляру, а оттуда – к Астрахани. Там торговый путь сворачивал на север, вдоль Волги, в глубь России. Из Астрахани можно было плыть и на кораблях, как и до самой Астрахани из персидских портов, в зависимости от торговых надобностей.
Укрыв коней в лесу, горцы подобрались к краю горы, откуда были хорошо видны Тарки. В подробностях разглядев городок и его окрестности, горцы убедились, что людей в Тарках много, дружина шамхала хорошо вооружена, на постах стоят пушки.
Но нетерпеливая молодежь все равно готова была броситься на дом шамхала. Проучить Хасбулата, ставленника Надир-шаха, было весьма полезно для общего дела, но бывалый Чупалав сдерживал горячность своих друзей:
– Шуму будет много, а толку – мало, – считал он.
– Тогда нападем ночью, – настаивали джигиты.
– Вон те амбары, слева, подожжем, а сами справа налетим!
– Зря, что ли, мы такой путь проделали?
– Не зря, – успокаивал их Муса-Гаджи, продолжая изучать Тарки и окрестности.
– Так дела не делаются, – утихомиривал джигитов Чупалав. – Если селение сгорит, простые люди останутся без ничего, а шамхал не обеднеет.
– И кади Пир-Мухаммад нам спасибо не скажет, – поддержал предводителя Муса-Гаджи. – Надо дождаться, пока шамхал из Тарков выедет.
– Захватим, а потом возьмем выкуп! – догадался один из молодых андалалцев.
– У него денег много, – поддержал его другой. – Шах ему хорошее жалование платит.
– Да еще народ грабит, как у ханов принято, – добавил третий.
– Говорить легко, – размышлял Чупалав, покусывая травинку. – А если у него охрана в десять раз больше, чем нас?
– Им героями стать не терпится, – усмехнулся Муса-Гаджи. – А нам надо дело сделать.
– Что верно, то верно, – говорил Чупалав. – Когда шаха одолеем, тогда и шамхал никуда не денется. Кумыки его сами за глотку возьмут.
– Значит, так и будем здесь прятаться? – роптали джигиты. – А драться когда будем?
– Вы лучше вон туда посмотрите, – показал кнутовищем Муса-Гаджи.
Все обернулись и увидели большую отару, возвращавшуюся с пастбища. Овец сопровождали трое чабанов и пара собак.
– Таркинские, – заговорили джигиты.
– А если это простых людей овцы?
– Не будем же мы их грабить.
– Овцы не меченные, – вглядывался в отару Чупалав, – значит…
– Значит, у них один хозяин, – закончил за него Муса-Гаджи. – Это то, что нам нужно.
– Сначала все выясним, – сказал Чупалав своим спутникам. – Давайте-ка, спросите у чабанов. Только без драки.
У джигитов загорелись глаза от предчувствия удачного дела, и они, скрываясь за кустами, двинулись к отаре.
– С другой стороны! – бросился следом Муса-Гаджи. – Чтобы собаки вас по ветру не учуяли!
Чабан, который шел позади отары, не успел опомниться, как оказался в крепких руках незнакомцев. Они увлекли его в густые заросли шиповника и сказали:
– Салам алейкум! Мы не сделаем тебе ничего плохого.
– Ва алейкум салам, – растерянно произнес пожилой чабан. – Кто вы такие?
– Тебе это знать незачем, – сказал Муса-Гаджи. – Скажи лучше, чьи это овцы?
– Нашего шамхала, – ответил чабан.
Джигиты удовлетворенно переглянулись, а Муса-Гаджи удивленно спросил:
– Вашего? Разве вы его выбирали? Разве не кровопийца Надир его посадил вам на шею?
– А вам какое дело? – возразил чабан. – Посадил – не посадил, а он сын бывшего шамхала, значит, имеет право.
– Может, он и имеет право называться шамхалом, но не имеет права служить врагу Дагестана, – сказал Муса-Гаджи.
– Теперь разве разберешь, кто враг, а кто друг? – ответил чабан. – Что царь Петр, что шах Надир – все равно в покое не оставляют.
– Ты – чабан и сам должен знать, что покорную овцу трижды доят, – сказал Муса-Гаджи.
– Я много чего знаю, – ответил чабан. – И вижу, что вы с гор пришли. Только не знаю, что вам нужно?
– Эй, Анвар! – послышались голоса других чабанов. Они пытались разглядеть в сумерках пропавшего товарища. – Где ты там? Поспеши! Если волки овцу утащат, шамхал нам головы снимет!
– Крикни им, что подвернул ногу, – сказал Муса-Гаджи.
– Сначала скажите, зачем пришли, – настаивал чабан.
– Мы хотим забрать отару вашего шамхала, – признался Муса-Гаджи.
– Скажите лучше – угнать, – помрачнел чабан.
– Мы продадим овец или просто обменяем их на железо, оружие и порох, – сказал Муса-Гаджи, решив действовать напрямую, – чтобы все, кто решит драться с этим шайтаном Надир-шахом, не выходили против его закованных в латы псов с одними кинжалами.
– Тогда – другое дело, – улыбнулся вдруг чабан. Он вышел из-за кустов и крикнул своим товарищам: – Идите сюда, дело есть!
Чабаны быстро явились на зов, но, увидев незнакомцев, схватились за кинжалы. Только когда старый чабан объяснил им, что к чему, они вложили кинжалы в ножны и пожали протянутые им руки.
Таркинцы были только рады помочь святому делу, но опасались гнева шамхала. Посовещавшись, они решили сказать, что на них напали неизвестные, говорившие на персидском языке. И это выглядело вполне правдоподобно, потому что часто проходившие в этих местах отряды каджаров ни с кем не церемонились и отнимали все, что хотели. Крестьяне терпели от них большие притеснения, а шамхал все увеличивал подати, чтобы возместить убытки, причиняемые ему самому. Надир-шаха кумыки ненавидели не меньше, чем остальные горцы, помня о зверствах, которые шах учинял на кумыкских землях, и зная о том, что он творил в других местах Дагестана.
