– Чем ты ее кормишь? – спросил Муса-Гаджи.
– Просто отпускаю на ночь. Она сама себя кормит, – улыбнулся Ширали, отправляя змею обратно.
– Чувствую, шаху придется здесь потруднее, чем в Индии, – сказал Муса-Гаджи.
– Здесь он найдет то, что заслужил, – кивнул Ширали. – Если на то будет воля Аллаха.
– А что говорят, когда шах явится в Дербент? – спросил Муса-Гаджи.
– Точно никто не знает. Но думают, что скоро, – говорил Ширали. – После покушения он совсем озверел. Говорят, убивает всех, кто встретится на пути его войска, и грозит, что уничтожит в Дагестане всех, кто не падет к копытам его коня. Но даже и покорившихся на месте не оставит – выселит в Персию, а сюда пришлет верные ему племена. Он всегда так делает.
– А дагестанцы делают так, что подобные Надир-шаху потом жалеют, что сюда пришли, – ответил Муса-Гаджи. – Они всегда так делают.
– Если для этого пригодится жизнь несчастного туркмена – можешь ей располагать, – сказал Ширали.
– Жизнью людей владеет только всевышний, – улыбнулся Муса-Гаджи. – Но кто-то из нас становится его карающей рукой.
Несколько дней Муса-Гаджи исправно возил на слоне хворост из ближайшего леса, попутно изучая город и то, что творится вокруг. Стражники к нему привыкли и уже ни о чем не спрашивали. Однажды Муса-Гаджи увидел знакомую процессию: навстречу ему шел караван мулов, следовавший за Шахманом, который сидел на своем отличном коне. Мулы были навьючены тюками с сушеным мясом, корзинами с сырами, мешками с курагой и орехами и многим другим, что можно было купить в аулах. Шахман сумел где-то распродать свои заморские товары и теперь вез в Дербент то, что могло найти спрос на здешнем базаре. Шахман удивленно уставился на Мусу-Гаджи, но так и не вспомнил, где видел этого человека. Мусу-Гаджи и в самом деле трудно было узнать в восточном одеянии, тюрбане и с отросшей бородой. Муса-Гаджи не подал вида, что узнал земляка, хотя его появление здесь говорило о многом.
Ширали целые дни проводил у Джума-мечети, прося подаяния у прихожан и прислушиваясь к их разговорам. Вечерами друзья встречались в чайхане на окраине города, обсуждая за скромной трапезой происходящее вокруг. Все говорило о том, что скоро многое тут изменится.
Глава 52
Наутро в городе начался переполох. Мусу-Гаджи не выпустили за ворота. Факиров, дервишей и прочий подозрительный люд согнали с насиженных мест и велели не показываться на улицах. Жителям Дербента под страхом смерти приказали сидеть по домам. Зато всем торговцам было велено открыть свои лавки и торговать, хотя бы себе в убыток, чтобы не лишиться лавок вместе со своими головами. Город наводнили отряды каджаров в запыленных доспехах, на крышах и стенах были расставлены цепи стрелков с большими ружьями.
В Дербент прибывал сам Надир-шах. Сначала в город, сразу через несколько южных ворот, вошли конные и пешие отряды. Затем появилась гвардия в золоченых доспехах. Следом ввезли походные шатры его величества, кухню и прочее дворцовое имущество. Потом появилась артиллерия – упряжки волов и коней тащили тяжелые, оправленные в серебро орудия, а пушки – зарбазаны были навьючены на верблюдов. Когда передовые отряды расположились в городе, заняв его главные места, появилась блистательная свита шаха, окруженная телохранителями.
Султан Дербента, выезжавший встречать повелителя с музыкой и литаврами, торжественно вводил в Дербент священную особу падишаха, в честь которого в цитадели начали салютовать пушки.
За свитой следовали верблюды с паланкинами, в которых под особой охраной везли драгоценный гарем Надир-шаха. Далее шло неисчислимое количество других экипажей, повозок, слуг, рабов и всего прочего, что должно было сопровождать великого падишаха, выступившего в большой военный поход.
Войско Надира насчитывало около ста пятидесяти тысяч воинов, но с шахом была меньшая его часть. Большая осталась в Ширване, ожидая приказа о наступлении.
Надир-шах был невозмутим, и только прижатый к груди драгоценный щит свидетельствовал о том, что Надир уже не верит никому и ничему.
Для Надир-шаха, его двора и гарема был отведен султанский дворец в цитадели, возвышавшейся над Дербентом. Здесь не было той роскоши, к которой успел привыкнуть Надир, но для временной ставки дворец годился. Настоящий дворец в Дербенте шах уже приказал построить, но место для него хотел выбрать сам.
Когда отдохнувший с дороги Надир соизволил дать султану официальную аудиенцию, тот поцеловал ковер у ног падишаха и начал докладывать, как обстоят дела в Дербенте и во всем его беглербегстве. Шах слушал его, сидя на своем походном золотом троне. Слушал как будто рассеянно, полузакрыв глаза. Он слышал одно, но знал другое, о чем ему доносили тайные соглядатаи. Султан продолжал восхвалять свои старания, шах же размышлял о том, как наказать нерадивых чиновников. Они превратили богатый край в обузу для шахской казны, а ведь одна только армия поглощала столько, что сокровища Моголов могли скоро превратиться в мираж.
Рядом с троном лежали кисеты с золотыми монетами – ими шах обычно награждал за важные заслуги. И если бы не имя самого Надира, отчеканенное на них, и не возвеличивающая его надпись, шах легко бы расстался с золотом, чтобы расплавить его и влить в глотку этому соловью, пытавшемуся умилостивить шаха несуществующими заслугами. Впрочем, достаточно было вырвать его лживый язык.
Но в назидание султану повелитель решил начать с других. После недолгого расследования около тридцати чиновников услышали слова Надир-шаха, давно обретшие страшную славу смертного приговора:
– Твоя жизнь не в счет.
Одним отсекли головы, другим вырвали глаза, третьих сбросили с особого места, которое отходило от цитадели короткой высокой стеной и круто обрывалось глубоко вниз.
Чувствуя, что очередь может дойти и до него, султан вызвался помогать палачу, проклиная обманщиков и казнокрадов.
– Налоги, которые ты съел, должны были быть или у того, кто их платит, или в шахской казне. Поделом тебе, собака! – кричал он одному.
– Хлебные места, которые ты продавал, лишили хлеба доблестных воинов! – обличал он другого.
– Или ты забыл, что взятка – смертный грех? – плевал он в бороду третьему.
Обреченные пребывали в ужасе от происходящего и даже не смели просить о пощаде, не говоря уже о том, что выгоду от их прегрешений имел и сам султан. Но их начальник был неутомимо красноречив:
– Вы и ваши люди брали и не платили, а если не платить за товары, как купцы смогут платить подати? Вы отнимали у должников дочерей и продавали их, как скотину! Вы надеялись, что великий падишах не увидит ваших грязных делишек? Вы смогли обмануть меня, но кто может обмануть его величество, властелина мира, тень Аллаха на земле?
Усердие Дербентского султана Надира развеселило, и он сохранил ему жизнь, но должности султан лишился. Правителем Дербента был назначен Амир Асланхан, брат Надир-шаха, а прежний правитель удостоился при нем лишь должности минбаши – тысячника.
