– Нет! – воскликнул Васильчиков.
– Ни за что!
Но на самом деле это ненужное геройство Милютина весьма раздражало Васильчикова. Ему порядком надоела эта беспокойная езда по лесам и оврагам, это холодящее, мучительное ожидание горской пули из-за каждого дерева, куста или камня. Он даже завидовал легкой ране Милютина. Будь такая у Васильчикова, он бы давно отправился назад, а там – сначала на Воды, а потом, дождавшись награды, и вовсе домой в ореоле кавказского героя. Он представлял себе войну с горцами вовсе не такой. Ему чудились великие подвиги, благородные разбойники и пьянящей красоты черкешенки. А тяжкие переходы, убитые и раненые и эти горящие аулы, давно оставленные жителями, превращали адъютантскую службу в какую-то отвратительную каторгу. Чтобы отвлечься от мрачных размышлений, он принялся изучать знамя Ташава, снятое с башни в укреплении и лежавшее теперь в той же телеге, в которой везли Милютина.
Значок наиба представлялся ему весьма важным трофеем. Это было знамя из простой ткани о двух концах, часть которого была выкрашена в красный, а другая – в зеленый цвет. Полотнище было прикреплено в четырех местах к древку, конец которого венчало металлическое навершие с двумя загнутыми зубцами и одним длинным между ними. Васильчиков сравнивал это знамя со знаменами, развевавшимися над колонной Граббе. Полковые знамена были квадратными, с зеленым крестом с расходящимися концами на белом фоне. В центре креста был светлый круг, на котором был изображен двуглавый орел с державой и скипетром, а на груди орла красовался герб с Георгием-Победоносцем, поражающим змия. Под полотнищами красовались на древках золоченые скобы с вензелями государя-основателя полка и другими значимыми надписями. Свои знамена были и у каждого батальона. По богатству полковые или батальонные знамена не шли ни в какое сравнение с знаменем Ташава. Но Васильчиков чувствовал, что это простое знамя горцев, борющихся за свою свободу, заключало в себе нечто большее, чем символ воинского подразделения. Ему хотелось взять его в руки и почувствовать себя мюридом, но Васильчиков опасался, что это примут за хвастовство, потому что если кто и имел настоящее право на этот трофей, так это Милютин.
Но Милютин не замечал душевных терзаний приятеля. Он был погружен в теорию военного дела. То, что он успел увидеть на Кавказе, мало походило на то, что содержалось в пособиях, по которым их учили в Академии. Милютин решил, если останется жив, написать нечто новое и более применимое к делу. Он и название уже придумал: «Наставление к занятию, обороне и атаке лесов, деревень, оврагов и других местных предметов». И первое, что приходило на ум Милютину, выглядело так: «Атака открытою силой лесов, деревень и оврагов, сильно занятых неприятелем, предпринимается только в случае необходимости, когда нельзя посредством обхода заставить противника очистить их без сопротивления».
Пройдя около семи верст, отряд Граббе вышел к аулу Рогун-Кажа, который располагался примерно на середине пути между Балансу и Саясаном. Рогун-Кажа встретил генерала пустыми саклями. Отряд расположился биваком среди засеянных полей, и множество солдат бродили по аулу в поисках трофеев или скота.
Граббе собрал командиров в своей палатке, чтобы решить, как быть дальше. По объяснениям проводника, к Саясану вела хорошая дорога. Но она опять шла через густой лес, которым был покрыт весь хребет между долинами Ямансу и Аксая. В таких условиях Граббе терялся и не знал, что приказывать. Впрочем, бывалые солдаты и их командиры не нуждались в особых приказаниях. Они знали, что делать, когда противник мог появиться когда угодно и отовсюду. Тактика была проста: держаться вместе и поскорее выходить из леса. Взвешивая все pro I contra, Граббе размышлял, не остаться ли ему в лагере, подальше от шальных пуль, а на Ташава наслать летучий отряд под началом Лабинцева, у которого подобные набеги выходили отменно.
– Предполагаю, господа, что жители, бежавшие из деревень, примкнули к бунтовщику Ташаву, – начал Граббе.
– Именно так, – согласился Лабинцев.
– Да к тому же рассеялись по лесам, чтобы препятствовать ходу отряда.
– Опыт показывает, – продолжал Граббе, – что движение через леса с обозами крайне невыгодно.
– Это лишь начало, – предрекал Пулло.
– Теперь они оправились от неожиданности и примут свои меры.
– Какие же? – спросил Граббе, хотя и без того отлично понимал, о чем идет речь.
– Все те же, – ответил Пулло, – только многократно увеличенные: засады да завалы.
– Выходит, надобно двинуться стремительно и налегке, – сказал Лабинцев.
– А обоз оставить здесь.
– Я тоже полагаю, что в лесу надо не только защищаться, а и нападать, – сказал Граббе.
– И чтобы ничего не отягощало движения.
– Горская тактика, – делился опытом Пулло, – набег и быстрый отход.
– Решено. Для атаки аула назначаю два батальона Кабардинского полка, – приказал Граббе, обращаясь к Лабинцеву.
– Будет исполнено, ваше превосходительство, – кивнул Лабинцев.
– А также две роты Куринского полка, – продолжал Граббе, обращаясь уже к Пулло.
– Две роты, – повторил Пулло.
– А как прикажете насчет орудий?
– Двух будет достаточно и для отряда не слишком обременительно, – заключил Граббе.
– Насчет остального распорядитесь сами. Помните только, что здесь, где каждый куст таит смертельную опасность, успех дела зависит от быстроты, решимости и вашей распорядительности.
Отряд, назначенный для набега на Саясан, снялся с места на рассвете. Преодолев лесистую возвышенность без выстрела, Лабинцев надеялся, что дойдет до места так же легко, как в прошлый раз. Уже виден был и сам аул, стоявший над рекой. А немного южнее, на мысу между двумя балками, возвышалось главное укрепление Ташава-хаджи. Как и первое, оно было построено из дерева, но превышало его размерами. По углам толстой бревенчатой ограды были устроены башни с бойницами, а главная башня в несколько ярусов стояла внутри укрепления. Все подступы к укреплению были в несколько рядов защищены рвами, завалами и засеками – заграждениями из деревьев, лежавших кронами вперед. Единственная тропа к укреплению шла через аул и тоже была перекопана и завалена.
На спуске к аулу отряд был встречен сильным ружейным огнем. Но сам аул горцы не защищали, засев в укреплении и на высотах позади него.
Не обращая внимания на пальбу, Лабинцев приказал:
– Скорым шагом, в атаку, марш!
Добравшись до балки перед аулом, отряд вынужден был остановиться, потому что огонь усиливался, и уже были убитые и раненые.
Лабинцев пустил в ход артиллерию, роты куринцев послал в обход, а сам с батальонами Кабардинского полка двинулся напролом, через аул.
Штурмуя завалы и преодолевая ожесточенное сопротивление, Лабинцев приближался к укреплению.
