– Извините, уважаемые, – вошел в кунацкую хозяин.
– В ауле столько дел…
– Скажи имаму, о чем мы договорились, – попросил Джамал.
– Договорились вместе напасть на генерала, когда он пройдет мимо нашего аула, – сказал Нажмуддин.
– Наши люди и сейчас готовы атаковать, только Сурхай не пускает.
– Потому что тогда генерал нападет на Буртунай! – сказал Сурхай.
– А Теренгул? – не соглашался Нажмуддин.
– Думаешь, это ущелье можно перейти? Пока никому не удавалось! Так что к нам генерал не сунется.
– Братья, – сказал Шамиль.
– Поодиночке мы их не одолеем. Это сильное войско, которое нужно растянуть и не давать ему ни минуты покоя, а в сражения вступать только в хорошо укрепленных аулах.
– Мы и собирались так сделать, – объяснял Нажмуддин.
– Буртунай тоже хорошо укреплен.
– Я вижу, что здесь живут храбрые люди, – сказал Шамиль.
– Но всякому делу есть свое время и свое место.
– Наши люди горят желанием сразиться с пришельцами, – убеждал Нажмуддин.
– И Чиркей ждет только сигнала, – добавил Джамал.
– У нас не так много сил, чтобы кидаться на их пушки, – объяснял Шамиль.
– Пусть Граббе сначала повоюет с горами. Его нужно затащить повыше, измотать и отрезать дорогу назад, чтобы он не мог получать помощь, когда пожелает. Воинов Сурхая хватит, чтобы не давать Граббе спокойной жизни. А по-настоящему мы встретим его у Аргвани.
Кто может драться, пусть идет с нами, а остальным лучше покинуть аул, если вы хотите его спасти. Это вам наш приказ от всего сердца, а от вас нужны послушание и повиновение.
– Хорошо, имам, – развел руками Нажмуддин.
– Я поговорю с людьми.
Разведчики доносили обо всех передвижениях противника, об огромном обозе, подошедшем накануне, об отступниках – милиционерах, которых на этот раз было неожиданно много. Затем стало известно, что батальоны из Шуры уже подходят к Инчха.
– Юнус, ты не забыл клетку с голубями Ага-бека? – спросил Шамиль своего помощника.
– Они здесь, – ответил Юнус.
– Принести?
– Приготовь того, сизого, он летает быстрее других.
Этот голубь вернулся несколько дней назад. Ага-бек сообщал, что готов двинуться со своими силами к Шамилю или поднять большое восстание, чтобы Головин не смог послать Граббе серьезную помощь.
Юнус поскакал к вьючным лошадям и достал из клетки красивого сизого голубя. Когда Юнус вернулся, Шамиль вкладывал в сердцевину сухого стебля свернутое письмо.
Юнус привязал стебелек к лапке голубя и подбросил его в небо. Голубь взлетел, радуясь свободе, сделал несколько кувырков, будто пробуя силу крыльев, и исчез в прозрачном небе. Проводив взглядом птицу, Шамиль спросил Сурхая:
– Граббе прошел мимо Гуни. В ауле кто-то остался?
– Нет, – ответил Сурхай.
– И там уже побывали солдаты.
– Аул цел?
– Пока да, – кивнул Сурхай.
– Только разобрали несколько навесов на костры.
– Отправь туда три конные сотни, – велел Шамиль.
– Мало ли что может случиться.
– Хорошо, имам.
– Если буртунайские женщины и дети до утра не уйдут, нам тоже придется остаться, – сказал Шамиль.
Глава 66
Вместе с апшеронцами из Шуры прибыл топограф 2-го класса Алексеев. Он был прислан из Тифлиса, из топографического депо при штабе Кавказского корпуса. Милютин ему очень обрадовался, потому что топография была не только наукой, которую Милютин знал, но и искусством, которым владел Алексеев. По сравнению с настоящими картами, те, что делал Милютин, были скорее непритязательными планами, годными лишь для пояснения подробного рапорта. Алексеев же был мастер своего дела, получивший отличную школу у знаменитого топографа барона Ховена.
Когда Алексеев явился представиться Граббе, тот сказал:
– Очень кстати. Я возлагаю на вас большие надежды.
– Рад стараться, ваше превосходительство, – ответил Алексеев.
Убедившись, что топограф больше не имеет что сообщить, Граббе сам спросил его о том, что его весьма интересовало:
– А что корпусной командир?
– Его превосходительство в полном здравии, – сказал Алексеев.
– А насчет войск? – поинтересовался Граббе.
– Мы ожидаем от Головина дополнительных батальонов.
– Не могу знать, – ответил Алексеев.
– Насколько мне известно, в Южном Дагестане снова неспокойно, и их превосходительство готовились выступить туда со своим отрядом.
– Всем отрядом? – удивился Граббе.
– Разве там есть с кем воевать?
– Не могу знать, ваше превосходительство, – ответил Алексеев.
– Но были затребованы все карты, снятые нами в тех местах.
– Так-с, – помрачнел Граббе, подозревая, что Головин преувеличивает опасность, чтобы не давать ему новых войск.
– А что слышно в штабе?
– Составляли списки вольноопределяющихся, желающих идти в поход.
– Это Ага-бек там народ подбивает? – уточнял Граббе.
– Так точно, ваше превосходительство, – кивнул Алексеев.
– И даже аулы, которые генерал Фезе пощадил в прошлом году…
– Вернее, не сумел покарать, – вставил с усмешкой Граббе.
– …чьи стада избегли конфискации, – продолжал Алексеев, – даже они восстали, подстрекаемые этим разбойником.
– И много ли бунтарей?
– Сие неизвестно, ваше превосходительство, – ответил Алексеев.
– Только в туземцах утвердилось мнение, что господин корпусной командир Головин не осмелится их наказывать.
– Подождем – увидим, – сказал Граббе. Затем покровительственно похлопал Алексеева по плечу и закончил аудиенцию: – Ступайте, у вас много работы.
Немного передохнув с дороги, Алексеев переоделся горцем и поднялся на ближайшую высоту. Устроившись между камней, почти слившись с ними, он занялся глазомерной съемкой, чтобы затем вычертить горы и всю местность по новомодной системе.
Но пейзаж, который открылся топографу, так поразил его своей красотой, что он на время позабыл о своих обязанностях. Грандиозная панорама играла немыслимыми красками, долины, поросшие лесом, вдруг превращались в цветущие ковры предгорий. Из-за ближайшей, почти коричневой горной гряды вставала другая, в желто-зеленых оттенках. За ней поднимался голубой, с проседью на вершине хребет. А там, дальше, упирались в небо почти сливавшиеся с ним скалы. Над всем этим великолепием летели разноцветные пушистые облака, до которых, казалось, можно было дотянуться рукой. И стоило одному лишь облаку закрыть собою солнце, как по горам пробегали тени, и картина менялась до неузнаваемости, краски обретали другие оттенки, а горы как будто оживали: одни приближались, а другие отступали.
