– Горцы бежали так поспешно, – диктовал он, – что не было возможности их настигнуть. Потеря наша в этом деле была незначительна: всего сорок три человека, в том числе только четверо убитых. Если успех обошелся так дешево, то это должно исключительно приписать смелости и решительности, с которыми произведена была атака сильной неприятельской позиции. Горцы, напротив того, должны были сильно потерпеть от огня нашей артиллерии.
Затем Граббе велел собрать сведения об отличившихся, чтобы представить их к наградам. Отпустив помощников, он устало растянулся на застланной буркой тахте и уставился в потолок. Он смотрел на непонятные надписи на потолочных балках, затейливые узоры на деревянном столбе, который стоял посреди комнаты и поддерживал потолок, как лепные Атланты поддерживали балкон в его доме в Ставрополе, а перед глазами всплывали картины штурма. И Граббе не мог с уверенностью сказать себе, было ли взятие Буртуная победой.
– Откушайте, барин, – предстал перед Граббе верный денщик Иван с подносом, накрытым салфеткой.
– Оставь, – велел Граббе, даже не посмотрев в его сторону.
– Остынет, Павел Христофорович, – уговаривал денщик.
– Почитай, час на ихней печи готовил. И как они их, черти, разжигают, ума не приложу. Да и дрова сырые…
– Потом! – оборвал его Граббе
– Воля ваша, – поклонился Иван.
Положив поднос на низкий столик, денщик достал из кармана новую свечу, поставил ее вместо догоравшего огрызка и ушел.
Граббе лежал, мысленно повторяя слова, которые собирался записать в своем личном дневнике:
«Аул Буртунай, прекрасно обустроенный, большой, как городок, предан солдату и огню. Я ночевал в каменной сакле. Проливной дождь».
О топографе Алексееве все позабыли, но он трудился не покладая рук, и в результате Граббе получил роскошную карту, не только замечательную в военном отношении, но и достойную того, чтобы ее одели в раму и повесили на стену, как произведение живописца. Но теперь она уже была не нужна, и Граббе решил присовокупить ее к победной реляции.
Глава 68
Убедившись, что жители Буртуная удалились на безопасное расстояние, Шамиль повернул свои отряды к хребту Салатау. Аргвани был расположен на другом, южном, склоне хребта, и добраться до него можно было двумя путями. Один вел через высокий перевал Кырк, подъем к которому был открыт, но долог и труден. Другой, тайный, шел через более низкий перевал Мичикал и был короче, но проходил по опасным тропам над пропастью. Шамиль выбрал последний, он спешил, чтобы лучше подготовиться к встрече с Граббе у Аргвани.
В числе раненых под Буртунаем оказался и Сурхай. Пуля пробила папаху и задела голову. Его сочли убитым, но когда Султанбек взвалил его на плечи и принес в Буртунай, местный лекарь обнаружил, что Сурхай еще вполне жив и что полученная им контузия куда опаснее самой раны. Сурхая положили на повозку вместе с остальными ранеными и отправили в аул Алмак, которого военные действия еще не коснулись. Оттуда его должны были переправить в Анди. С раненым наибом отправились два его мюрида, которые вели в поводу коня Сурхая. Но Шамиль не успел далеко уйти, как Сурхай нагнал его с таким видом, будто просто проспал время выступления.
– Имам! – кричал Сурхай, пришпоривая своего коня там, где и пешие ходили с осторожностью.
– Сурхай! – обрадовался Шамиль.
– Что-то быстро ты выздоровел.
– Слегка только задело, – бодрился Сурхай.
– По дороге заживет.
– Дай Аллах, – сказал Шамиль.
– Что бы я без тебя делал?
Шамиль оглянулся на мюридов, сопровождавших Сурхая, и те отвели глаза. Они знали, каких усилий стоило Сурхаю преодолеть этот небольшой путь. Но, придя в себя после контузии, он первым делом потребовал своего коня и свое знамя. Конь был, но знамя осталось у его помощника, командовавшего теперь воинами Сурхая. «Наиб без знамени – не наиб», – объявил тогда Сурхай и велел двигаться за Шамилем. Свое ранение он считал всего лишь досадной случайностью.
Шамиль видел, что Сурхай бледен и храбрится из последних сил. И, как только они достигли пологого места, велел сделать привал.
– Надо дать людям отдохнуть, – сказал Шамиль, – и напоить коней.
Воины спешились и расседлали коней, которым тоже был нужен отдых. Затем разожгли костры, чтобы приготовить еду. Люди не ели уже второй день, перебиваясь комками толокна, да и раненых, которых в отряде было немало, пора было как следует накормить.
Запасливый Юнус достал из вьюков сыр, муку и сушеное мясо. Пока варилась солонина, Султанбек приготовил тесто, нарезал его на куски и бросил в котел, чтобы получился хинкал.
Шамиль прилег у костра, размышляя над тем, что произошло. Тактика Граббе теперь была ему понятна, тот бросался на все, что ему не нравилось или казалось подозрительным. Генерал был так уверен в своих силах, что сметал все, что оказывалось на его пути. Фланговые атаки горцев могли его задержать, но не могли остановить. Однако, метаясь в разные стороны, Граббе терял время и нес потери. Драться с ним в отрытую было бессмысленно. Замысел Шамиля, заключавшийся в том, чтобы направлять отряд Граббе по самым трудным дорогам, беспрерывно тревожить набегами, а затем встречать на хорошо укрепленных позициях, себя оправдывал. Уходя из Буртуная, Шамиль оставил неподалеку Али-бека. Наиб и его мюриды должен были сбить Граббе с толку. Им отводилась роль хвоста отрядов Шамиля, якобы спешно отступающих по крутому подъему к высокому перевалу через хребет Салатау.
Перекусив и немного передохнув, горцы уже готовы были двинуться дальше, но оказалось, что Сурхай уснул, утомленный раной и трудным переходом.
– Не будите, – велел Шамиль, хотя и понимал, что им следует торопиться.
Шамиль чувствовал, что Граббе не станет долго отдыхать, а ринется в погоню, как гончая, почуявшая добычу.
Люди ждали, не желая беспокоить Сурхая. Но вдруг, будто понимая, что происходит, конь Сурхая подошел к хозяину, опустил к нему голову и негромко заржал.
– Едем, едем – отозвался Сурхай, приподнимаясь на бурке.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Шамиль.
– А что случилось? – искренне удивился Сурхай, будто забыв про свою рану.
– Почему мы здесь? Нам давно пора быть в Аргвани!
Шамиль только покачал головой и велел отряду трогаться дальше.
Едва они выбрались из ущелья и начали подниматься к перевалу, их глазам предстала печальная картина. Сотни семейств тянулись в гору, унося своих детей и пожитки. Здесь были беженцы из Буртуная, Гертмы, Гуни и других сел, оказавшихся на пути Граббе.
Усталые волы тащили тяжелые арбы, на которых сидели женщины с грудными младенцами и старухи, вцепившиеся в узлы со своим скарбом. Тут же лежали больные и раненые. Большинство женщин шло пешком, держа за руки детей постарше. Некоторые несли привязанные к спине колыбели с младенцами. Мальчишки гнали овец и коров, которых удалось увести из оставленных сел.
