Провожатый привел Аркадия в другой конец аула, где упражнялись в стрельбе несколько десятков человек. Все были в видавших виды бурках и больших папахах. Они были похожи на остальных ополченцев, только у многих были русые бороды.
Одни стреляли в цель – лежащий на боку пень с нарисованной сверху мишенью из больших солдатских ружей, а другие из горских, которые были легче и короче.
– Видали? – говорил один, потрясая горской винтовкой.
– И бьет сильнее, и носить сподручнее.
– А мне с нашим лучше, – хвалил солдатское ружье другой стрелок.
– Оно, знамо дело, хоть и тяжельше, зато со штыком. И приклад поувесистее будет, когда до драки дойдет.
Аркадий не верил своим ушам – стрелки говорили на чистом русском языке.
– Братцы! – обрадовался Аркадий.
– Свои!
– А ты что за птица? – спросил Аркадия старый воин, не выказывая никакой радости.
– Аркадий Синицын, честь имею, – представился Аркадий.
– Из господ, выходит?
– Из дворян, – уточник Аркадий.
Остальные окружили Аркадия и, опершись на свои ружья, с подозрением его разглядывали.
– Откель взялся? – продолжал спрос старик.
– Из Петербурга, – неуверенно отвечал Аркадий.
– Из студентов.
– Беглый али пленный?
– Я… Я сам! – отвечал Аркадий, не зная как правильно объяснить свое положение.
– Но извольте мне не тыкать!
– Ишь, как взъерепенился! – смеялись кругом.
– Да ты, ваше благородие, не туда попал.
– Это у вас, господ, «ты» да «вы», грязь да князь, а у вольных людей благородий не признают.
– Мы таких разве что на кол не сажаем!
– Да кто вы такие? – не понимал Аркадий, впервые видевший столь непривычных ему русских.
– Мы-то люди почтенные, православные, а ты что за собака, что в Имамате, свободном царстве, смеешь барские манеры показывать?
– А барин, он царю своему, христопродавцу, тот же раб!
– Не извольте оскорблять государя, – протестовал Аркадий.
– Он помазанник Божий!
– Божьи люди заповеди его исполняют, – сказал моложавый стрелок.
– Бог ведь как велел: больший из вас да будет вам слуга. А цари, вопреки господу, народ тиранят.
– Будь они праведники, Христос бы из царей апостолов избирал, а не из простых людей.
– Бог заповедал ближних любить, как самое себя.
– А не штыком их крестить, когда народец гнезда свои обороняет.
– Сказано: как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки.
– Так вы… дезертиры? – начал понимать Аркадий.
– Сам ты дезертир, – отвечали стрелки.
– Мы с поля боя не бежали.
– Батюшка, священник наш, как увидал, чего тут творится, так сам к Шамилю и ушел. И мы за ним.
– Батюшка? – еще больше удивился Аркадий.
– Да где же он?
– Погиб, царство ему небесное, – ответил старик.
– А прежде из ссыльных был, из декабристов.
– Не из самих декабристов, – поправляли старика другие.
– Благословлял он их только.
– За то и поплатился каторгой. А уж оттуда – сюда его, в солдаты.
– Душа-человек был, – кивали вольные стрелки.
– Грамоте нас выучил.
– Но вы… выходит, против своих воюете? – недоумевал Аркадий.
– Мы против тиранства ополчились, – объяснял старик.
– Для спасения страждущей родины своей и для исполнения святого закона христианского. Для того ли нам Евангелие дано, чтобы зло умножать? Или горец – не человек, не по подобию Божьему создан? Как начнешь разбирать – все свои. А хорошо ли мы их возлюбили? Вот поколотим генерала вашего, а там и на Русь двинемся, народ поднимать.
– И то! – кивали стрелки.
– Не желаем, чтобы детки наши на барщине маялись.
– Без свободы им счастья не видать.
Многое из того, что говорили эти странные люди, Аркадий уже слышал или читал в запрещенных бумагах, которые ходили по рукам после восстания декабристов. Но подобные призывы раньше не трогали ни ума его, ни сердца и казались ему делом безнадежным. Но теперь перед ним был неожиданный продукт слияния свободных идей и войны, которую горцы вели за свою свободу. Аркадий не готов был принять это как неизбежность, но чувствовал, что Россию чаша сия не минует.
Недоумение, застывшее на лице Аркадия, вольные стрелки расценили по-своему.
– А ты, часом, не лазутчик? – прищурился старик.
– Лазутчик и есть! – вгляделся в Аркадия моложавый стрелок.
– Признал я его! В Шуре с офицерами столовался!
– В петлю его!
– Голову долой!
Стрелки накинулись на Аркадия.
– Нельзя, братцы! – кричал старик.
– Сперва к Шамилю, на суд!
– Эй, кунаки! – послышалось издали.
Это был Айдемир, который спешил к Аркадию. При Айдемире было снаряжение канатоходца, которое он оставлял в Аргвани.
– Мы разве так вас встречали? – спросил Айдемир у старика.
– Лазутчика поймали, – объяснил тот.
– Шпионит, как пить дать.
– Нет, уважаемые, – улыбался Айдемир, бросая на землю канат и собирая свой складной шест.
– Это помощник мой, канатоходец.
– Да ну? – не верили стрелки.
– Пусть докажет.
– Али он токмо для господ по канату скачет?
– Увидите, – пообещал Айдемир.
– Сегодня бесплатное представление.
Он влез на ближайшую крышу, закрепил там канат, а другой конец просунул в бойницу соседней сакли. Когда все было готово, Айдемир принялся отбивать ритмы на перевернутом медном тазу, созывая народ. Со всех сторон начали стекаться люди.
Аркадий увидел, что вот-вот начнется представление, но не знал, как ему быть. Шутовской маски не было, а по канату ходить он не умел. Но Айдемир позвал его на крышу, вручил шест и подтолкнул к туго натянутому канату.
– Не смогу, – упирался Аркадий.
– Сумеешь, – убеждал Айдемир.
– Это совсем нетрудно.
И Аркадий решился. Что ему стоило пройти по веревке, когда люди решались переменить всю свою жизнь? Аркадий скинул сапоги, поглубже вдохнул и поставил на канат ногу. Тот дрожал от напряжения, но был крепок. Аркадий сделал маленький шаг, потом второй и перебежал до соседнего дома.
