Шамиль обходил позиции. Убедившись, что ракеты не нанесли большого ущерба кроме нескольких обожженных человек, имам вернулся на свой командный пункт, откуда мог видеть почти все, что делалось вокруг.
– Опять идут, – показал ружьем Юнус.
Шамиль уже и сам видел стройно марширующий батальон, во главе которого шел генерал. Обнаженная сабля в его руке и взятые на изготовку ружья со штыками мрачно поблескивали в огненных всполохах летящих над батальоном ракет.
– Пусть поверят, что смогли нас напугать, – сказал Шамиль.
– А когда подойдут поближе, покажите им свой огонь.
Батальон Пантелеева почти добрался до первых завалов, когда навстречу полетели кувшины, наполненные нефтью. Нефть загоралась и растекалась под ногами солдат. В рядах Пантелеева началась сумятица. Но генерал продолжал двигаться на завалы.
Тогда раздался дружный залп засевших в завалах мюридов. Затем еще один, уже из передних саклей, затем снова из завалов.
– За мной! – кричал Пантелеев.
– В атаку, братцы!
И тут в Пантелеева что-то ударило, а по мундиру начала растекаться кровь. Генерал остановился, выронил саблю и упал на руки своего адъютанта.
– Генерал ранен! – закричал молодой поручик.
– Помогите!
Солдаты уже взбирались на завалы и бились с мюридами. Но потеря командира нарушила все дело. После небольшой стычки батальон отхлынул назад. Отстреливаясь, загораживая раненого генерала и оставляя по пути убитых, апшеронцы отступали.
Граббе взирал на происходящее с недоумением. Ему казалось, что батальон уже занял первые завалы, и вдруг – отступление.
– Их превосходительство генерал-майор ранены, – доложил Васильчиков.
Граббе поспешил к раненому. Пантелеева в окровавленным мундире принесли на плечах два дюжих солдата.
– Что с вами, Илья Андреевич? – упавшим голосом спросил Граббе.
Но смертельно бледный Пантелеев не отвечал, сжимая от боли зубы.
– Как же вы не уберегли? – набросился Граббе на адъютанта.
– Пуля чинов не разбирает, ваше превосходительство – ответил адъютант Пантелеева, который тоже был ранен, но легко.
Принесли носилки, уложили на них генерала. Доктор распорол мундир, чтобы осмотреть рану, а затем сообщил:
– Ранение в грудь, справа, и в правое плечо.
– Спасите генерала, – почти приказал Граббе.
– Сделаем все, что сможем, ваше превосходительство, – неуверенно сказал доктор, накладывая на рану повязку.
– Но раненого нужно срочно отправить в госпиталь, во Внезапную хотя бы.
– Готовьте обоз, соберите всех раненых, – приказал Граббе стоявшему поблизости Милютину.
– Будет исполнено, ваше превосходительство, – козырнул Милютин и побежал к вагенбургу.
– Не нужно, – вдруг сказал Пантелеев.
– Непременно! – настаивал доктор.
– Вас можно спасти.
– Все будет хорошо, – успокаивал раненого Граббе.
– Но как же вас угораздило, Илья Андреевич?
– Сон, – прошептал Пантелеев.
– Что? – не понял Граббе.
– Какой сон?
– Я вам рассказывал, – через силу улыбнулся Пантелеев.
– Сбылось.
И тут Граббе вспомнил. Пантелеев действительно рассказывал ему свой странный сон про ранение и кровь. Выходило, вещий был сон, а Граббе назвал его вздором.
– Вы давеча говорили, вам тоже снилось, – продолжал Пантелеев.
– Сбылось?
Граббе обдало холодом. Страшно было подумать, что и его кошмарные сны каким-то образом сбудутся. Нет, это было невозможно. Граббе хотел сказать Пантелееву, что ничего не сбылось и что сны были пустяковые, но генерала уже унесли.
– Гора! – припоминал свои сны Граббе.
– Проклятая гора!
Разгневанный генерал приказал открыть огонь из всех орудий.
Санитарный транспорт, отправлявшийся в Удачное с ранеными, должен был привезти обратно провиант и боеприпасы, которые подходили к концу.
Милютин сбился с ног, собирая повозки и лошадей. Санитары выносили все новых раненых, и повозок требовалось все больше, потому что было решено отправить в Удачное и первых убитых. Найдя еще одну повозку, обозную, Милютин велел вывалить из нее тюки с сухарями и двигаться к полевому лазарету, где раненым оказывали первую помощь. Идти за повозкой у него уже не было сил. Тогда Милютин вскочил на нее, чтобы передохнуть, пока доберется до места, и его сморил сон.
Очнулся Милютин от того, что кто-то стягивал с него сапог. Поручик отдернул ногу и поднялся. Ему в лицо тут же ударил свет фонаря. На Милютина с ужасом смотрел какой-то солдат.
– А вы разве не убиты, ваше благородие?
Оказалось, что санитарный транспорт уже выступил из лагеря, и Милютин лежал среди убитых солдат, а его шинель была испачкана их кровью.
– Пристрелить бы тебя, скотина! – крикнул Милютин солдату, отталкивая его сапогом.
Сон сняло, как рукой. Милютин спрыгнул с повозки и поспешил обратно. Когда обоз ушел и Милютин остался один, его охватил страх. Внизу грохотали пушки, летали огненными драконами Конгревые ракеты, в Аргвани бесновались пожары, в лагере горели костры, а здесь, на горной дороге, было подозрительно тихо. Именно эта коварная тишина и пугала больше всего. Милютин озирался на каждый шорох. Это мог быть крадущийся мюрид, мог быть камешек, скатившийся с обрыва от того, что пушки сотрясали землю, или змея, потревоженная войной и решившая защитить своих детенышей. Идти по извилистой дороге у Милютина уже не хватало терпения, и он двинулся напрямик, скатываясь от уступа к уступу, заглушая своим шумом свой же страх и моля Бога, чтобы не угодить в пропасть, в которой прежде канула вьючная лошадь со всем его дорожным имуществом.
В лагерь он явился изодранный и с ушибами, но счастливый, будто вырвался из смертельной опасности. На радостях он даже не услышал, как его окликнули со сторожевого секрета.
– Стой! Кто идет?
Милютин не отвечал, и его запросто могли убить, приняв за мюрида. Но на счастье поручика, невдалеке пролетела ракета, осветив его с ног до головы, и фельдфебель узнал штабного.
– И где вас носит, ваше благородие?
В ответ Милютин обнял фельдфебеля, поцеловал в пропахшую табаком бороду и пошел дальше.
Граббе пил кофе в своей палатке. Пушки не давали спать, да он и не хотел, опасаясь, что ему снова приснится то, чего он не желал больше видеть.
Явился Траскин. Ему тоже не спалось. Несчастье, случившееся с Пантелеевым, наводило Траскина на тревожные размышления. Но полковник, тем не менее, не терял даром времени. Он вызвал к себе капитана горской милиции Жахпар-агу и переводчика Биякая и велел им отыскать кого-нибудь, кто за золотой червонец покажет слабые места в обороне Аргвани. Червонец Траскин предлагал из личных средств, уж очень ему хотелось покарать беглых солдат, обзывавших его перед всем отрядом Арбуз-пашой.
