– Лиза! – взволнованно произнес Аркадий.
– Вы меня узнаете?
– Аркадий?! – ахнула Лиза, закрывая лицо руками.
– Вы живы?
Аркадий растерянно смотрел на состарившуюся от страхов и неопределенности Лизу и не сразу вспомнил про письмо. Наконец, он достал помятую бумагу и протянул ее Лизе.
– Что это?
Лиза, одолеваемая неясными предчувствиями, осторожно развернула письмо. Прочтя еще только первые строки, она зарыдала, у нее задрожали руки, и Лиза уже не могла читать дальше.
– Откуда это у вас? – спрашивала она сквозь слезы.
– Я потом все объясню, – сказал Аркадий.
– Вы не плачьте, сударыня. Все хорошо.
– Гм! – напомнил о себе казак.
– Так вы кто будете, матушка?
– Лиза, – отвечала расчувствовавшаяся женщина, забыв про всякую конспирацию.
– Елизавета Нерская, княгиня.
– Однако! – крякнул казак.
– А мы полагали – маркитанша.
– Вы, сударь, верно полагали, – кивала Лиза.
– Так оно и есть по причине военного времени.
Казак сдвинул на лоб папаху и почесал затылок.
– Умоляю вас, никому не говорите, – попросила Лиза казака и протянула ему бутылку французского шампанского.
– Это не про нас, – вернул шампанское казак.
– Вот если бы кизлярки…
Лиза поискала в фургоне и достала четверть водки, которую делали в Кизляре.
– Благодарствуйте, – улыбнулся казак, забирая бутыль.
– Бог в помощь.
– Сердечно вам признательна, мсье, – кивнула Лиза вслед уходящему казаку, а затем снова укрылась платком.
– Что вы наделали?! – выглянул из фургона перепуганный Аванес.
– Теперь меня расстреляют!
Аркадий отвел Лизу в сторону, с трудом ее успокоил и объяснил, что нужно делать, когда начнется штурм. Затем попросил не забыть взять с собой его дуэльные пистолеты, а сам, пока не было часового, двинулся искать возницу, которому должен был передать рубль.
Но вдруг заиграли горны, забегали солдаты с носилками, и со скрипом отворились большие ворота укрепления. В Удачное въезжал санитарный обоз, отправленный ночью из лагеря под Аргвани. Под прикрытием батальона охраны, темноты, а затем и тумана колонна добралась благополучно. Но едва санитарный обоз укрылся в укреплении, как неподалеку затрещали выстрелы, и батальону вместе с гарнизоном пришлось вступить в бой.
Аркадий тут же позабыл о чужих долгах и бросился к фургону маркитанта, в котором продолжала лить слезы Лиза, перечитывая драгоценное письмо.
– Прячьтесь! – закричал Аркадий, закрывая фургон кожаным пологом.
– Горцы идут!
Когда Ташав поднялся на перевал, оказалось, что с ним пришло не так много людей, как рассчитывал Шамиль. Ташав сообщил, что основные силы еще не собраны и прибудут позже.
Затем дозорные сообщили, что к укреплению подходит отряд из Аргвани. Понимая, что на помощь своих сторонников в укреплении рассчитывать уже не приходится, наибы решили немедленно атаковать Удачное. Оно еще не было закончено, но высокие каменные стены с узкими бойницами уже стояли.
Захватить укрепление штурмом горцы не смогли, а на открытый бой гарнизон не выходил. Горцы надеялись взять укрепление измором, а гарнизон уповал на то, что, разделавшись с Аргвани, Граббе выручит их из осады. После нескольких безуспешных атак, рассерженный Ташав поклялся, что не уйдет отсюда, пока не возьмет укрепление, и послал своего мюрида поторопить ополченцев.
Айдемир поспешил в Аргвани, чтобы сообщить о положении дел.
Шамиль чувствовал, к чему клонится дело в Аргвани. И это напомнило ему бой в Гимрах, когда погиб первый имам. Шамиль ясно помнил каждое мгновенье той битвы. Особенно врезалось в память то, как выпрыгнувшего из башни имама пронзили штыки. Таким, устремленным навстречу штыкам, с саблей в руке, с душой, исполненной веры и свободы, и запечатлелся Гази-Магомед в памяти Шамиля.
– Имам! – услышал Шамиль голос Султанбека, бившегося с ним рядом.
– Ташав не смог взять укрепление.
– Не смог? – не поверил Шамиль. И это опять напомнило ему Гимринской бой, когда шедший на помощь Гамзатбек не смог пробиться к имаму.
– У него еще мало людей, – объяснял Юнус.
– А в укрепление пришло подкрепление.
– Надо уходить, – говорил Султанбек, – обрушивая бревна на подбиравшихся к башне солдат.
– Нет, – ответил Шамиль, – Я не отдам генералу Аргвани!
– Что толку, если мы все тут погибнем? – кричал Юнус.
– Пусть приходят на Ахульго, там посмотрим, кто кого!
Атаки вдруг прекратились. Устали и те, и другие. Сакли еще держались, но люди уже выбились из сил. Их хватало лишь на то, чтобы закрепиться на занятых позициях.
Несколько кварталов аула были охвачены пожарами, но их уже никто не тушил. Защитникам Аргвани приходилось все тяжелее.
Глава 80
Граббе беспрерывно сменял атакующие отряды, но ворваться в аул не удавалось. Тогда он приказал не жалеть снарядов и бить изо всех орудий. Жерла пушек накалились так, что, когда Ефимка принимался орудовать банником, он начинал тлеть. Траскин, убедившись, что обратного пути уже нет, открыл все свои запасы и особенно щедр сделался на спирт. Захмелевшие солдаты шли в бой веселее. Но многие отказывались, не желая умирать пьяными.
– Как заставить их идти вперед? – с досадой вопрошал Граббе.
– Прикажите расстрелять трусов, ваше превосходительство, – посоветовал Пулло.
– Вздор! – отмахнулся Граббе.
– Этим их теперь не напугаешь.
– Маневры нужны, ваше превосходительство, – советовал Лабинцев.
– Солдатня оглянуться не успеет, а уже в атаку бежит.
– Маневры могут иметь значение лишь до расстояния пушечного выстрела, – сомневался Граббе.
– Затем начинается действие сил нравственных.
– Одушевление войск – вернейшее средство успеха, – согласился Галафеев.
– А что если пообещать отдать аул на разграбление, – предложил Пулло.
– Аул богатый.
Граббе посулил большую награду тем, кто первым ворвется в Аргвани, и отдавал аул на полное разграбление. Но и это мало помогало. Солдаты все неохотнее шли на завалы.
Стефан Развадовский уже не мог выносить вида этой бойни. Он поднес к губам трубу и заиграл сигнал «Все назад!». Но из-за страшного грохота никто его не услышал. К тому же командиры полков приказали подчиненным заткнуть уши воском, чтобы они не пугались летящих над головами снарядов, а сами пошли впереди колонн, показывая своим примером, что от солдат требуется. Опасаясь попасть в своих, Граббе был вынужден прекратить орудийный огонь.