Караульный, заметив любопытного мальчишку, пригрозил ему штыком и стал прогонять, крича: «Айда, татар, айда!».
Шамиль ушел из лагеря, а затем долго рассказывал отцу, какие диковинные вещи там видел. Теперь же Шамиль думал, что, знай тот солдат, кого он гонит из лагеря, наверное, тогда же и проткнул бы Шамиля своим острым трехгранным штыком.
После того случая Шамиль спрашивал отца: зачем Ермолов пришел в Дагестан? Отец на это отвечал, что, наверное, чтобы покупать вино, которое он делает. А дело Шамиля – учиться и не совать нос не в свои дела. Но Шамиль думал иначе. В гости со штыками не ходят. А продавать вино солдатам, не говоря уже о горцах, – и вовсе грех. Отец от него отмахивался, но Шамиль твердо решил вернуть отца на путь истинный и избавить его от пристрастия к запретному зелью, которое, как говорил пророк, способно рано или поздно причинить большое зло. Убедившись, что проповеди не приносят желаемого результата, Шамиль прибегнул к более действенному средству. Он поклялся на Коране, что убьет себя на глазах отца, если тот не оставит греховной привычки и не перестанет позорить их род. В том, что его единственный сын непременно исполнит данное слово, отец не сомневался. И ему ничего не оставалось, как бросить пить и перестать делать вино. Он был хороший кузнец, и в горне снова загорелся огонь, и зазвенела наковальня. С тех пор виноград употреблялся только в пищу, а остальное доставалось птицам, которые щебетали в их саду целыми днями.
Шамиль смотрел на растущий лагерь Граббе и пытался предугадать его дальнейшие действия. Шамиль понимал, что генерал попробует произвести разведку боем. Так оно и случилось. В лагере запели горны, и вот уже небольшие отряды двинулись к Ахульго, стараясь прощупать возможные подходы к крепости.
– Идут! – показал Али-бек.
– Разведка, – догадался Султанбек.
– Юнус, – позвал Шамиль своего помощника.
– Скажи нашим, чтобы не раскрывали все позиции. Пусть потерпят.
– Да, имам! – ответил Юнус и поспешил вниз, на Ахульго.
Когда посланные в разведку егеря приблизились к Ахульго и Сурхаевой башне на выстрел, в них полетели пули. Егеря укрылись в горных складках, пытаясь высмотреть, откуда стреляют. Стрельба со стороны Ахульго прекратилась, зато начали стрелять из Сурхаевой башни. Егеря меняли укрытия, но пули летели с разных сторон, не давая им поднять головы. Егерям пришлось отступить, унося раненых.
– Бегут! – ликовал Али-бек.
– Может, нам самим на них напасть?
– Не торопись, брат мой, – отвечал Шамиль.
– Они попробуют еще раз. Но это не принесет им пользы.
– Не будем же мы просто так тут сидеть, пока они будут выведывать все подходы? – горячился Али-бек.
– Посмотрим, – размышлял Шамиль.
– Нам тоже нужно узнать, как расположены их войска. И кто на что годится.
– А если полезут все вместе? – спросил Али-бек.
– Граббе любит штурмовать.
– Когда уверен в успехе, – сказал Шамиль.
– А для открытого штурма у него не хватит сил. Он будет подбираться понемногу, рыть окопы и продвигать вперед пушки. А пока ему негде спрятать даже своих солдат. Теперь его оружием станет лопата.
– Мы не дадим им приблизиться, – сказал Али-бек.
– Если каждый будет делать то, что должен, и вовремя, Граббе найдет здесь свой конец, – сказал Шамиль.
Было ясно, что предстоит решительное сражение. Горцам отступать было некуда, а Граббе, судя по всему, уходить не собирался.
Понаблюдав еще немного за действиями Граббе, Шамиль решил вернуться на Ахульго, чтобы немного изменить тактику общих действий. Теперь была важна каждая мелочь, каждый шаг противника. Даже то, как он предпочел расположиться, имело свое значение. А Шамиль не желал оставаться безучастным зрителем на маневрах генерала Граббе, развернувшихся вокруг Ахульго.
Уходя, имам сказал Али-беку:
– Будьте внимательны! Их лопаты могут оказаться посильнее ружей. Они работают даже ночью.
Шамиль и его помощники спустились по крутому узкому перешейку к Ахульго, миновали глубокие перекопы и, приветствуемые сидящими в укрытиях воинами, пошли дальше. Вдруг они заметили толпу взволнованных женщин, которые грозили кому-то половниками и скалками. Когда подошел имам, женщины расступились, смущенно опуская глаза. Их пленником оказался изобретатель Магомед, которого держали двое мюридов. Рядом стоял слепой старик, сказитель, который держал одной рукой край большого мешка, а другой вынимал оттуда разные предметы.
– Кувшин! – определил старик, поднимая над собой изящный медный кувшин.
– Мой! – крикнула пожилая женщина, забирая свое имущество.
– От матери еще остался!
– Таз! – показывал старик очередной предмет, извлеченный из мешка.
– Это мой таз! – радостно закричала другая женщина.
– Чтоб у этого негодяя руки отсохли!
– Чашка! – крикнул старик.
И у чашки тоже нашлась владелица.
– Что тут происходит? – спросил Султанбек.
– Вора поймали! – заголосили женщины, потрясая своими орудиями.
– Последнее хотел украсть!
– Его надо убить!
– Два подноса у меня стащил!
– А у меня самовар! Такой хороший самовар! С царскими медалями!
Самоваров оказалось целых два. Один из них держала в руках Патимат, жена Шамиля, а рядом стоял Джамалуддин, опустив глаза от стыда перед отцом.
Магомед пытался оправдываться, но улики были налицо. Поймал вора слепой певец. На Магомеда с огромным мешком никто не обращал внимания, пока он не поравнялся с сидевшем на солнце стариком. Тот, казалось, дремал, но чуткий слух его вдруг уловил легкое позвякивание. Как ни старался Магомед нести свой мешок тихо, но он был слишком тяжел, чтобы оставаться совсем бесшумным. Старик ухватил Магомеда так неожиданно и крепко, что тот выронил мешок, и из него посыпалась всевозможная медная утварь.
– Ты знаешь, что полагается за воровство? – спросил преступника Шамиль.
– Я не крал, имам! – отвечал перепуганный Магомед.
– Клянусь Аллахом, не крал!
– Тогда откуда у тебя все это?
– Дети сами принесли.
– Он их подговорил! – снова заголосили женщины.
– Обещал дать выстрелить из пушки, если они принесут что-нибудь медное!
– А что дети понимают?
– Вот и потащили самую дорогую посуду!
– Это правда? – спросил Шамиль.
– Да, имам, – опустил голову Магомед.
– Хотел сделать еще одну пушку, как та, что я притащил из Чечни. А для этого нужна медь.
