Бой длился еще несколько часов в крепости, башне, подземных этажах и примыкавшей к башне пещере. На Сурхаеву башню поднимались новые свежие роты, но только к полуночи крепость была полностью захвачена. Полная луна бесстрастно лила холодный свет на место сражения, сплошь усеянное телами погибших горцев и солдат.
С печальной вестью о захвате Сурхаевой башни и гибели ее защитников к Шамилю пробрался мюрид Магомед-Мирза. Снаряд оторвал ему обе ноги, и у солдат уже не поднялась на него рука. Позже на Ахульго вернулось еще несколько мюридов, сумевших выбраться из захваченной крепости.
Еще два дня пушки громили остатки Сурхаевой башни.
Нерский очнулся в лазарете. Голова его была перебинтована, и он едва смог приподняться, чтобы потянуться к кружке с водой. Заметив, что Нерский очнулся, санитар подал ему воды и позвал доктора.
– Нус, братец, жив? – устало улыбался доктор.
– А мы чуть было не записали вас в убитые.
– Что со мной? – с трудом спросил Нерский.
– Контузия.
– Это пройдет?
– Понемногу, – сказал доктор.
– Вы еще легко отделались. Ну да ничего, на днях отправим вас в госпиталь, в Шуру.
– Я здоров, – запротестовал Нерский.
– Я сейчас встану.
– Лежите, – приказал доктор, удерживая Нерского.
– С этим шутить нельзя.
– Не отправляйте меня, – попросил Нерский.
– Мне нужно быть здесь.
– Храбрец! – восхитился доктор.
– Там видно будет. Контузия серьезная.
Оставив Сурхаеву башню в тылу, Граббе начал продвигать блокадную линию к Ахульго. Теперь все батареи были нацелены на укрепления Шамиля, и артиллерия методично их обстреливала, пока Граббе размещал войска в новом порядке.
В военном журнале отряда Граббе цветисто расписал ход сражения и увенчал его бодрыми заверениями:
«Хотя потеря наша в продолжение приступа значительна, но она вознаграждается нравственным влиянием, произведенным над горцами взятием этого орлиного гнезда, к которому только наш штык мог найти доступ. Кроме того, нижние уступы утеса, на котором стоит башня, дают нам хорошую и менее растянутую наступательную позицию против Нового Ахульго. С Божьей помощью Шамиль и его сообщники не долго будут противиться оружию Его императорского величества».
Приложив к журналу план и профиль Сурхаевой башни, которые успел составить Алексеев, Граббе занялся представлениями к наградам. На радостях от взятия столь важного оборонительного пункта Шамиля Граббе включил в список отличившихся даже Нерского, несмотря на его декабристское прошлое.
Благодушие Граббе объяснялось не только взятием башни, но и тем, что от Головина, из штаба Кавказского корпуса, прибыли бумаги о производстве в очередные звания за дело при Аргвани. Галафеев стал генерал-лейтенантом, а полковники Пулло и Лабинцев сделались генерал-майорами. Сам Граббе получил только почетное звание генерал-адъютанта, что означало включение его в императорскую свиту при сохранении воинского звания генерал-лейтенанта. Поначалу Граббе заподозрил в этом козни старого недруга Чернышева, но, поразмыслив, счел почетное звание знаком особого расположения к нему императора. При удачном завершении компании против Шамиля Граббе вполне мог рассчитывать на производство в полные генералы.
Награждены были и многие другие, но в лагере ликования не наблюдалось. Офицеры вспоминали тяжелый бой за Сурхаеву башню, сопоставляли соотношение сил и результаты и с тревогой думали о том, что это было всего лишь началом. Что-то их ждет на Ахульго? Осмелевшие после пережитых смертельных опасностей, офицеры не скрывали своих мыслей:
– Полководцы выискались! Армию за кучу камней положат, только бы выслужиться.
– Что Граббе, что Пулло – немцам русских не жаль. Чего уж о горцах говорить.
– Да и царь у нас их кровей.
– Сам бы сходил на башню, узнал бы, почем фунт лиха.
Солдаты, потерявшие многих товарищей, мрачно роптали, покуривая трубки и стараясь не смотреть в сторону крепости Шамиля. Даже усиленный по случаю взятия башни рацион и двойная винная порция не могли победить общего уныния.
– Легче снять полумесяц с неба, чем с мечети на Ахульго, – предрекали бывалые вояки.
– Худой мир лучше доброй драки.
– Что и говорить. От таких побед одна погибель.
– Генералы солдат не считают.
Те же, кому все было нипочем, топили свои тревоги в вине и пускались плясать под веселую музыку. При этом они распевали крамольные песенки, сочиненные еще декабристами Рылеевым и Бестужевым и принесенные в войска разжалованными офицерами: Царь наш – немец русский – Носит мундир узкий. Ай да царь, ай да царь, Православный государь!
Только за парады Раздает награды. Ай да царь, ай да царь, Православный государь!
Батарея, при которой состоял Ефимка, расположилась теперь напротив Нового Ахульго. Но он уже не чистил дула, не подносил ядра, не подавал фитили… Фельдфебель решил, что мальчонка с перепугу захворал, и старался его не тревожить. Ефимка лежал в палатке, почти не ел и все просился сходить за водой. Его не пускали, но он уходил сам. Спустившись к реке, он прятался среди камней и подолгу ждал, не спустится ли за водой та девочка. Однажды она появилась, и у Ефимки снова перехватило дыхание. Не столько из-за ее красоты, сколько от радости, что она жива. Ефимка боялся ее спугнуть, хотя его жгло желание узнать, кто она и как ее зовут? А еще больше ему хотелось крикнуть, чтобы она бежала из обреченного Ахульго.
Когда ему не удавалось ускользнуть с батареи, он влезал на дерево и, спрятавшись среди ветвей, разглядывал Новое Ахульго в подзорную трубу, которую стащил у Граббе.
Глава 96
Жизнь на Ахульго продолжалась. Но теперь это была не жизнь аула, хотя бы и скрытого в горе, а безрадостное существование осажденной крепости. Уже не слышны были голоса играющей детворы, не пели песни девушки, не объезжали парни молодых коней. Даже мулла в медресе должен был говорить очень громко, почти кричать, чтобы его слышали ученики, когда кругом ревели пушки и по Ахульго катился гул, будто гора стонала от ран.
Шамиль видел, как сапы длинными змеями ползут к Ахульго, а следом тянутся батареи, готовясь в упор расстреливать передовые укрепления.
Почти каждую ночь делались ответные вылазки. Удавалось опрокинуть то одно, то другое сооружение, разрушать строящиеся батареи, бросаться в шашки на передовые цепи. Но сил у Граббе было много, и все быстро восстанавливалось. Вдруг стало известно, что передовые посты закрепляются на одном из двух гребней, которые находились на скате между Сурхаевой башней и Новым Ахульго. Это было очень опасно, потому что гребни прикрывали солдат от выстрелов с Ахульго и могли служить позицией для лобовой атаки на горцев. Шамиль двинул на них мюридов, которым удалось очистили гребень. Но удерживать его не было возможности, а на следующий день тот же гребень заняла уже целая рота апшеронцев. Горцам оставалось только яростно обстреливать гребень, не давая апшеронцам высунуться из-за укрытия.
