Аксакал проводил Лизу в дом и ушел.
– Слава богу, что все обошлось! – говорил Аванес, поднимая корзины на террасу.
– Но где ты была? Я думал, ты сбежала.
– Я не смогла, – призналась Лиза.
– И не думай! – предостерег ее Аванес.
– Если хочешь увидеть своего Михаила!
На террасе были расстелены паласы, и на них лежали дольки абрикосов. Их разложили сушиться, пока не получится курага. Лиза не знала, куда себя деть, все еще сомневаясь, правильно ли она сделала, что вернулась. Так ничего и не решив, она присела рядом с корзинами и тоже начала разламывать абрикосы и раскладывать их сушиться. Косточки она откладывала в сторону, где уже была их целая горка.
Потом она услышала песню. Лиза прислушалась. Пели где-то недалеко. Это было женское многоголосье, повторявшее одну и ту же фразу: «Ла илагьа илла ллагь…».
– Что это? – спросила она Аванеса.
– Обычное дело, – ответил Аванес.
– Отпевают.
– Кого? – испуганно спросила Лиза.
– Племянника хозяина, – объяснил Аванес.
– Раненного привезли, а потом он умер. Похоронили уже.
– А разве у них тоже отпевают?
– Еще как, – кивнул Аванес.
– И мужчины, и женщины. По отдельности.
К полуночи женщины начали расходиться, и каждая несла домой садака – небольшой дар, хлеб и мясо, укрытые краем платка. Садака раздавали родные покойного, считалось, что это поможет его душе в другой жизни.
Аванес тяжело вздохнул и перекрестился.
– Трое детей осталось.
– Дай им Бог, – сказала Лиза и тоже перекрестилась.
Они молчали, вслушиваясь в смиренные молитвы женщин. Когда голоса смолкли, Лиза сказала:
– Зачем эта война, Аванес? От нее всем только горе.
– Горцы воюют за свободу, – ответил Аванес.
– Своим умом хотят жить, без ханов, чтобы все были равны и никто никому не кланялся, кроме Аллаха.
– Свобода… – не понимала Лиза.
– Вот и Михаил вышел за нее на Сенатскую площадь, а оказался на каторге. Но что такое эта свобода? Она погубила мою жизнь. Зачем мне свобода, Аванес? Я хочу быть несвободной, хочу быть женой и матерью.
– Это совсем другое, – отмахнулся Аванес, а затем добавил: – Они хотят, чтобы ты написала своему мужу.
– Зачем?
– Насчет выкупа.
– Но у него ничего нет, ты же знаешь.
– Напиши, – убеждал Аванес.
– Там видно будет. А если привезут новых раненых или, не дай Бог, убитых, неизвестно что с нами сделают.
– Я устала, Аванес, – ответила Лиза.
– Пусть делают, что хотят.
– У меня семья, – напомнил Аванес.
– Моя Каринэ и любимые дети. Им без меня нельзя, пропадут.
– Тогда, пожалуй, – согласилась Лиза.
– Я напишу.
Аванес раздобыл чернила, перо и бумагу. И Лиза написала Михаилу письмо. Прощальное, полное нежной любви и страдания.
Глава 98
Прибытие свежих сил вселило в Граббе надежду. После тяжелого штурма Сурхаевой башни войска потеряли кураж, и это могло дурно отразиться на ходе всей кампании. На радость командующему, полковник Врангель рвался в бой.
Пока его отряд отдыхал после долгого перехода, Врангель успел ознакомиться с положением дел и изучить защитную систему Ахульго. Она его удивила, но не смутила. У него еще осталось ощущение победы, которое он испытал, когда брал Ахульго два года назад, в походе с Фезе. К рассказам об ужасах штурма Сурхаевой башни он отнесся скептически, считая, что осада была неправильной, а войска действовали неумело. Но свое мнение он держал при себе, как и сожаление, что его не было при Аргвани, после которого полковники стали генералами, а он все еще оставался при своем чине, несмотря на отличия в битвах с Ага-беком.
Тем временем батареи усиленно бомбардировали Ахульго, пытаясь разрушить передовые укрепления. Периодически в дело вступали Конгревые ракеты, которыми Граббе надеялся выжечь укрытия мюридов. Но против углубленных в гору и защищенных огромными глыбами укреплений, покрытых к тому же бревнами и земляными насыпями, артиллерия была бессильна.
Штурм Ахульго был назначен на 16 июля. Накануне Граббе собрал в штабе командиров.
– Господа, – начал Граббе.
– Положение диктует меры экстренные. Мы должны взять Ахульго и покончить с имамом, пока на выручку к нему не явились новые скопища. Мне докладывают, что наибы Шамиля продолжают производить волнения в горах, побуждая отъявленных бунтарей к новым покушениям на наши войска. Таким образом, штурм должен свершиться завтра же.
– Завтра? – удивился Галафеев.
– Отчего бы и нет? – спросил его Граббе.
– Или у вас, господин генерал-лейтенант, иное мнение на сей счет?
– Я полагаю, для обеспечения успеха следовало бы прежде занять левый берег Койсу, – предложил осторожный Галафеев.
– Переправа, которую устроил там Шамиль, весьма вредит нашей осаде. Через нее Шамиль не перестает получать помощь и отправляет раненых.
– Удивляюсь вашей непредусмотрительности, – слегка усмехнулся Граббе.
– Переправу я не трогал намеренно. Через нее-то и побежит Шамиль со своими разбойниками, как только увидит, что я не намерен уступать. Когда разом заговорят наши пушки, а грозные колонны взойдут на Ахульго, Шамиля оттуда как ветром сдует.
– Непременно, ваше превосходительство, – поддержал командующего Врангель.
– Горцы не выдерживают штыков, а тут на них двинется целый их лес.
Граббе окинул торжествующим взглядом своих подчиненных и сообщил:
– Барон Врангель вызвался возглавить главную штурмовую колонну, за что я ему весьма признателен.
Врангель подтвердил свое намерение легким кивком и обратился к лежавшей на столе карте.
– Предлагаю атаковать со стороны Сурхаевой башни, – показал Врангель.
– В лоб!
– Не слишком ли это опрометчиво? – усомнился Галафеев.
– Там у Шамиля сильные позиции.
– Волков бояться – в лес не ходить, – улыбнулся в ответ Врангель.
– Я и не такое видывал.
– Другого-то и пути нет, – поддержал Врангеля Попов.
– Пушки, сами видите, господа, бить бьют, но дела не решают.
– Без открытого штурма Ахульго не взять, – настаивал Врангель.
– Сколько вам понадобится войск? – спросил Граббе.
– Полагаю, достаточно будет трех моих батальонов, – ответил Врангель.
