Но по всему было видно, что командующий не до конца понимал, что произошло и почему. То вдруг Граббе отправлялся к передовым постам и долго смотрел на перешеек между Сурхаевой башней и Новым Ахульго, будто не верил, что титанические труды храбрых саперов пошли прахом. То принимался отчитывать Пулло и других командиров за дурное исполнение приказа, за нерасторопность полков, за неумелость инженеров, соорудивших неизвестно что, которое так легко сокрушила горстка горцев, то даже грозил сместить командиров с должностей, а на их места поставить шамилевских мюридов.
Подчиненные глухо роптали, но спорить не решались, потому что результаты их деятельности говорили сами за себя. Однако каждый полагал, что сделал бы все по-другому, а не как самонадеянный Граббе, не желавший признавать в Шамиле сильного противника и умелого полководца.
– Нашла коса на камень, – говорил Пулло друзьям – кавказским ветеранам.
– И что лезть на рожон? – разводил руками Галафеев.
– У Шамиля тылы открыты. Ведь предлагал же я занять левый берег Койсу, блокировать Шамиля окончательно, а там артиллерией и добить.
– Торопится командующий, – соглашался Лабинцев.
– Тут все от позиции зависит.
– Ждал, что Шамиль сам уйдет, – качал головой Попов.
– А вон оно как вышло.
– Думаете, снова штурмовать будем? – предположил Галафеев.
– Полагаю, что да, – кивнул Пулло.
– Дело пошло на принцип.
– Помяните мое слово, без занятия левого берега, без батарей в тылу у Шамиля дело не сделается, – уверял Галафеев.
– Рекогносцировочку бы провести надо.
– Я распоряжусь, – пообещал Пулло.
– Оно не помешает.
Сообщив Граббе, что на левом берегу замечены новые партии горцев, за которыми необходимо присматривать, Пулло приступил к исполнению данного Галафееву обещания насчет приготовлений к занятию левого берега. Он отправил топографа Алексеева и штабс-капитана Эдельгейма скрытно осмотреть берега реки, где бы можно было перекинуть новый мост, так как старый, у Чиркаты, был разрушен, а сам аул занимали мюриды. Тщательно осмотрев реку, Эдельгейм доложил, что нет места удобнее того, где был прежде Чиркатинский мост, но для устройства переправы могло сгодиться и другое место, на расстоянии ружейного выстрела от Старого Ахульго, где были обнаружены останки некогда существовавшего моста.
Когда Галафеев осторожно напомнил командующему о необходимости полного окружения Ахульго с занятием левого берега реки, Граббе нервно возразил:
– Вздор! Тогда придется отделить от отряда два или три батальона. Это слишком ослабит отряд, а кроме того, излишне долго и хлопотно. Я и так Шамиля возьму!
– Какие будут распоряжения, ваше превосходительство? – обреченно спросил Пулло.
– Восстановить крытую галерею! – приказал Граббе.
– И никаких канатов, пусть держится на цепях!
– Прикажете исполнять? – осведомился Галафеев.
– Немедленно! – велел Граббе.
– Причем под вашу, милостивый государь, ответственность!
Галафеев взял под козырек и собирался покинуть штабную палатку, когда Васильчиков явился с неожиданной вестью.
– Позвольте доложить, ваше превосходительство, – докладывал адъютант.
– От Шамиля прибыл парламентер.
– Парламентер? – Граббе победно оглядел подчиненных.
– Сдача?!
– Не могу знать, ваше превосходительство!
– Давайте его сюда!
Васильчиков вернулся с Джамалом.
– Ба! – воскликнул Пулло.
– Старый знакомый!
Джамал церемонно поздоровался с Граббе и его командирами, а затем объявил:
– Шамилю надоело воевать, он хочет говорить о мире.
– А ты почем знаешь? – спросил его Граббе.
– Знаю, – многозначительно улыбнулся Джамал.
– Сами увидите.
– Старый плут, – шепнул Попов Лабинцеву.
– Известный мошенник, – так же тихо ответил Лабинцев.
– Сын его у нас служит, а отец для Шамиля старается.
– Так что же предлагает твой Шамиль? – недоверчиво спросил Граббе.
– Мир, – ответил Джамал.
– Вы его не трогаете, он вас не трогает. И все идут по домам.
– Это я уже слышал, – заявил Граббе.
– Но не затем я сюда явился, чтобы Шамиль учил меня, что делать. Пусть сдается, и дело с концом.
– Так разговор не получится, – с сожалением вздохнул Джамал.
– Что люди скажут?
– Мне нет до этого дела, – сердился Граббе.
– У меня с бунтовщиками разговор короткий.
– Шамиль хоть и имам, но без разрешения совета ничего не сделает, – терпеливо объяснял Джамал.
– А совет хочет знать ваши условия.
– Сдача на милость победителя! – твердил свое Граббе, вдохновленный миражом скорого триумфа.
– Нельзя ли, господин генерал, написать Шамилю письмо? – попросил Джамал.
– Он мне не поверит, что вы не желаете кончить дело миром.
– По мне, так лучше ультиматум, – сказал Лабинцев.
– Штыком написать да картечью припечатать, – добавил Пулло.
– Воля ваша, – развел руками Джамал.
– Пишите, как хотите. Но мир любит другие слова.
– Будут тебе слова, – пообещал Граббе.
– Ступай пока.
Дождавшись, пока Джамал уйдет, Граббе торжествующе улыбнулся.
– Час близок, господа! Так и быть, по случаю исторического свершения обойдемся с Шамилем как с достойным противником. Тем важнее будет победа!
– Надо бы помягче написать, – советовал Галафеев.
– Горцы – народ гордый.
– Чего уж тут церемониться, господа? – не соглашался Пулло.
– Куй железо, пока горячо, – кивал Лабинцев.
– Неужели сдастся? – не верил Попов.
– А я, грешным делом, полагал, что до зимы тут просидим.
– И без того засиделись! – важно произнес Граббе.
Он на минуту задумался, ощутив себя сразу и Ганнибалом, и Наполеоном, и принялся диктовать Милютину:
– Итак. Предварительные условия капитуляции…
Милютин замер с пером в руке, затем оглянулся на командиров и осторожно возразил:
– Ваше превосходительство, позвольте напомнить, что капитуляцию вы изволили предлагать и при Аргвани, однако Шамиль ее не принял, хотя находился на менее сильных позициях.
– И что же с того, милостивый государь? – недовольно спросил Граббе.
