– Читай дальше, – настаивал Шамиль.
– Первое. Шамиль предварительно отдает своего сына аманатом.
Амирхан вопросительно посмотрел на Шамиля, но тот сделал ему знак продолжать.
– Второе. Шамиль и все мюриды, находящиеся ныне в Ахульго, сдаются русскому правительству: жизнь, имущество и семейства их остаются неприкосновенными; правительство назначает им место жительства и содержание; все прочее предоставляется великодушию государя императора.
– Такую жизнь пусть оставят себе! – не выдержал Ахбердилав.
Но Шамиль поднял руку, давая понять, что это еще не все условия.
– Третье. Все оружие, находящееся ныне в Ахульго, отдается нашему правительству.
– Они скорее получат мою голову, чем мой кинжал, – сказал Балал Магомед.
– Четвертое, – продолжал Амирхан.
– Оба Ахульго считать на вечные времена землею императора Российского, и горцам на ней без дозволения не селиться.
– Это все? – горько улыбнулся Омар-хаджи.
– Кажется, генерал забыл еще запретить нам дышать родным воздухом.
– Все, что было в письме, я прочитал, – сказал Амирхан, показывая письмо совету.
– А я принес то, что мне дали, – растерянно пожал плечами Джамал.
– Такими письмами можно начать войну, а не закончить, – сказал Шамиль.
– Но первое условие касается моего сына, и я не вправе отвечать на него сам. Решайте вы.
– Нет, – решительно сказал Ахбердилав.
– Этот мужлан хочет отнять у нас все, – сказал Балал Магомед.
– Даже больше, – сказал Омар-хаджи.
– Он вознамерился отнять нашу свободу, а это все равно, что выпустить из нас кровь.
– Нет! – говорили члены совета.
– Не бывать этому.
– Никогда!
– Что мы ответим генералу? – спросил Шамиль.
– Пусть убирается, пока жив, – сказал Ахбердилав.
– Терпение, братья, – сказал Джамал.
– В таком положении лучше не гневаться, а предложить свои условия.
– Если им так нужен аманат, пусть возьмут моего сына, – предложил дядя Шамиля Бартихан, заведовавший на Ахульго арсеналом.
– А сын имама – слишком большая честь для Граббе. Что касается других условий, то для нас это невозможно.
– Мы не отдадим никого, – сказал Шамиль.
– Если Граббе хочет мира, мы пообещаем ему свободный выход из гор. И что мы не станем тревожить их крепости. Но ему наши условия не понравятся.
– Все равно напиши, – советовал Джамал.
– Лучше разговаривать, чем воевать.
– Трудно разговаривать с генералом, который считает нас какими-то разбойниками и не желает признавать равной стороной, – сказал Шамиль.
– Но, может быть, так мы дождемся, пока подойдет помощь.
– К генералу она тоже подходит, – заметил Ахбердилав.
– Не такая, как Граббе хотел, – заметил Джамал.
– Если бы он надеялся взять Ахульго силой, он не стал бы с вами разговаривать. Но если генерал почувствует, что сможет это сделать, то забудет о всяких переговорах.
– Я это знаю, – сказал Шамиль.
– Мы ведь уже пробовали с ним договориться.
– Будьте осторожны, братья, – советовал Джамал.
– Он постарается вас обмануть.
Письмо, которое доставил Джамал, изумило генерала Граббе. Он счел вызывающим столь бесцеремонное обращение, когда Шамиль отвергал все его условия и выдвигал свои. Граббе даже не счел необходимым обсуждать ответ Шамиля с подчиненными.
В тот же день горцы увидели отряд саперов, которые принялись сооружать новую крытую галерею. Теперь она держалась на железных цепях. Чтобы оградить работы от новых вылазок, Ахульго усиленно обстреливалось, а ночью в небе разрывались светящиеся ядра новой конструкции, которые прислал из Шуры Траскин. Кроме того, перед траншеей снова катили огромную длинную корзину, набитую изрубленными деревьями.
Когда эта защищенная рука Граббе дотянулась еще дальше, чем первая, и готова была сомкнуться на горле Ахульго, Шамиль понял, что о переговорах уже не может быть и речи.
– Я сам отрублю эту длинную руку генерала, – пообещал Шамиль.
– Этой же ночью!
Но тут выступили вперед Ахбердилав и Балал Магомед.
– Не имамское это дело, – сказал Ахбердилав.
– Твои наибы пока еще живы.
– Посмотришь, имам, что мы сделаем с этим сооружением, – горячо поддержал друга Балал Магомед.
– Будь оно хоть все из железа!
– Старое Ахульго тоже поможет, – пообещал Омар-хаджи.
Они продолжали обсуждать, как справиться с новой угрозой, когда появились старики с молодецкими черными бородами, и только слепой сказитель был при своей обычной седой бороде. Среди стариков был и Бартихан, который предложил имаму:
– Ты лучше отправь нас на это дело.
– Аксакалов? – удивился Шамиль, разглядывая их потемневшие бороды.
– Увидишь, что один старик двух молодых стоит, – настаивал Бартихан.
– Мы тут каждую кочку знаем, – убеждал Шамиля Курбан.
– Верно, – кивали остальные.
– Сила не все может, голова – тоже полезная вещь.
– Они катят на нас эту проклятую штуку, – сказал слепой певец, будто видел все своими глазами.
– Просто так ее не сбросишь.
– А как надо? – спросил Ахбердилав.
– Зацепите веревкой за один край, потом вместе потяните, она и повернется. А потом сама собой покатится вниз.
– Попробуем, – сказал Балал Магомед.
– Она лежит поперек хребта, может, и получится, как ты говоришь.
– Пустите нас, мы сами ее свалим, – уверял Курбан.
– А убьют – не беда, – кивал Бартихан.
– Кому охота в постели помирать?
– А еще хуже – под ядрами, которые падают с неба прямо на головы, – добавил Курбан.
– Мы справимся, имам!
– Благодарю вас, почтенные, – сказал Шамиль.
– Мы позовем вас, когда потребуется.
– Разве теперь не самое время? – гнул свое Курбан.
– Нет, – твердо сказал Шамиль.
– Достаточно того, что ваши сыновья дерутся, как настоящие мюриды.
Получив отказ, расстроенные старики двинулись обратно, обсуждая свою незавидную долю и вороша молодецкие бороды, которые не произвели на Шамиля нужного впечатления. А чабан Курбан беспокойно размышлял над последними словами Шамиля, которые могли относиться и к его сыну. То, что Хабиб стал настоящим мюридом, могло означать, что он поднялся на Ахульго. Но ни его, ни Парихан Курбан здесь не видел.
