Когда Шамиль вышел на гору, его уже ждали Султанбек и Юнус.
– Они идут, – сказал Юнус.
– Наши люди на местах? – спросил Шамиль.
– Все, кто смог, – сказал Султанбек.
– Даже раненые.
Обстрел вдруг прекратился будто для того, чтобы Шамиль спокойно добрался до оборонительных рубежей. Там он встретил Сурхая, который вышел навстречу имаму.
– На нас идут три батальона, – сказал Сурхай.
– Они уже у первого перекопа.
– А что на Старом Ахульго?
– Наступает один батальон, – докладывал Сурхай.
– И еще один, как в первый раз, спустился между горами и идет по речке.
Шамиль вынул свою шашку и огляделся кругом.
– Чего они ждут?
Будто отвечая на его вопрос, снова заревели пушки, но теперь основной огонь был сосредоточен на первом рубеже обороны, перед которым, укрытая новым мантелетом, ждала штурмовая колонна.
– Началось! – крикнул Сурхай и бросился туда, где теперь было особенно жарко.
– Держись, имам!
Это были последние слова Сурхая, которые слышал Шамиль.
На передовые укрепления обрушились свирепые залпы артиллерии. Все вокруг было пронизано осколками снарядов и камней. От огня побагровели даже облака, плывшие над Ахульго.
Сокрушив все, что можно было сокрушить, артиллерия уступила Ахульго пехоте. Батальоны куринцев под командой генерал-майора Пулло хлынули вперед, затопили собой перекоп и с громовым «Ура!» полезли на останки передовых креплений. Ни огонь уцелевших защитников, ни камни и бревна, летевшие в куринцев, не могли остановить этой лавины.
Мюриды во главе с Сурхаем яростно бросились в шашки, но лес штыков опрокинул горцев. Выжившие скрылись в подземных укреплениях и оттуда открыли огонь по наступавшим.
Куринцы, приставляя лестницы и помогая друг другу, уже взбирались на первый рубеж обороны горцев, когда отбивать его Шамиль послал еще один отряд. Снова началась ужасная сеча. Сурхай и его люди выбрались из укрытий и бросились на куринцев с флангов. Позади, как и в прошлый раз, накапливались массы солдат, пока эту плотину не прорвало. Сметая своих и чужих, лавина перевалила через первый рубеж и хлынула во второй ров. Повторялась картина прежнего штурма, только войск теперь было больше и сопротивление – ожесточенней. Горцы уже не думали о спасении, гибель в бою казалась им предпочтительнее невыносимой блокады. Мечтали они лишь о том, чтобы дорого отдать свои жизни. Среди первых погиб Сурхай, врезавшийся в гущу куринцев с шашкой в одной руке и кинжалом в другой. Израненного, его хотели взять в плен, но он продолжал биться, пока не упал под грудой сраженных им куринцев.
И так же, как и в прошлый раз, лавина остановилась перед следующей защитной линией, стоявшей над вторым рвом.
Пулло приказал надежно укрепиться на взятом рубеже. И саперы, не обращая внимания на продолжавшийся огонь, тут же втащили наверх туры и фашины и приступили к устройству ложемента – защитного укрепления для пехоты и артиллерийской батареи, которую предполагалось здесь возвести.
Прорвавшиеся вперед куринцы вступили в жаркую перестрелку с защитниками второго рубежа обороны Ахульго, где командовал Балал Магомед. Но тут по куринцам начали бить со всех сторон из подземных укрытий. В ответ началась жестокая стрельба с занятого куринцами рубежа. Потом в куринцев полетели кувшины, начиненные порохом и битым чугуном, и гранаты, которые горцы успели потушить и заново снарядить. Взрывы производили в рядах наступавших значительные опустошения. Куринцы несколько раз бросались на второй рубеж, и столько же раз горцы бросались на куринцев врукопашную, пока, в конце концов, авангард колонны Пулло не отошел назад, за первую линию.
Тем временем батальон апшеронцев под начальством майора Тарасевича проник в ущелье между утесами и начал взбираться по почти отвесной скале на Новое Ахульго, намереваясь выйти в тыл отбивавшимся горцам. Первым их заметил Хабиб, и со Старого Ахульго по апшеронцам открыли стрельбу. Это казалось невероятным, но апшеронцы, несмотря ни на что, упорно поднимались наверх. Первых поднявшихся встретил сам Шамиль с небольшой группой мюридов. Они яростно сражались, пока смельчаки апшеронцы не были сброшены вниз. Как всегда, отличился Султанбек, отрывавший от горы лестницы вместе с висевшими на ней солдатами и сталкивавший их в пропасть. Шамиль был ранен, но продолжал биться, пока это не увидел дравшийся рядом Юнус и не увел имама от края горы. Затем в дело вступили старики и подростки, а женщины с проклятиями обрушивали сверху заранее припасенные камни и бревна. Но и этих средств уже не хватало, и тогда, разгоряченные схваткой, люди начали сами бросаться на солдат в надежде увлечь их с собою в пропасть как можно больше. Первым это сделал старик, почувствовав, что иначе наступающих не сдержать. Размахивая кинжалом, он кинулся на показавшегося снизу офицера, и они полетели в пропасть, не переставая драться и сбивая по пути других. Примеру старика последовал подросток, а следом за ним бросилась и его несчастная мать. Не ожидавшие такого, изумленные апшеронцы замешкались, и этого хватило, чтобы атака была окончательно сорвана. Понеся тяжелые потери, колонна Тарасевича вынуждена была отказаться от своего отчаянного предприятия.
Старое Ахульго атаковала колонна полковника Попова, но, как и в прошлый раз, не убедившись в успехе других колонн, ограничилась демонстрацией. Знай Попов, как мало на Старом Ахульго осталось защитников, он вряд ли бы остановился.
Хаджи-Мурад наблюдал за битвой издалека. Его нукеры сначала оживленно комментировали ход дела, а затем, когда исход стал ясен, приуныли.
– Опять не смогли, – говорили они.
– Еще бы нажали и взяли Ахульго!
– Как можно столько драться? У Шамиля и людей уже нет.
– Людей нет, – согласился Хаджи-Му-рад, наводя на Ахульго подзорную трубу.
– Зато дух есть.
– Дух – не дух, а сила тоже нужна, – отвечали нукеры.
– Все равно Граббе его сломает
– Если бы мог, давно бы сломал, – ответил Хаджи-Мурад, наблюдая, как отчаянно дерутся мюриды.
– Можно неделю держаться против такого войска, пусть – месяц! А имам только на Ахульго уже два месяца воюет.
– Да, – растерянно соглашались нукеры.
– Каменный он, что ли?
– Или вера у него такая крепкая?
– Хоть бы женщин пожалел.
– Они уже сами воюют, на штыки кидаются…
– Удивительное дело…
Хаджи-Мурад и сам не понимал, что происходит. Мюриды дрались так, что вызывали удивление даже у горцев, у самого Хаджи-Мурада, который и сам был не последний джигит. Все это порождало нечто большее, чем уважение. Воинская доблесть мюридов унижала их соплеменников, оказавшихся на другой стороне. Самоотверженность защитников Ахульго порождала в противниках зависть и разрушительное сомнение. Кто бы мог теперь сказать, что Шамиль и его мюриды защищают лишь свои жизни, что обороняют лишь гору, которых в Дагестане тысячи? Что-то здесь было не так. Хаджи-Мурад догадывался, что придает Шамилю силы, но не спешил это признать. Он не хотел верить, что Шамиль сумеет выстоять против тех, кому служил Хаджи-Мурад. Служил, но не уважал. Да и врагов у него было больше в ханском дворце, чем на Ахульго.
