Тяжело вздохнув, Султанбек ответил:
– Лучше прикажи мне самому броситься в пропасть.
Шамиль был удивлен неповиновением мюрида, который не раз рисковал жизнью, защищая имама, а теперь отказывался исполнить его волю. Но Шамиль не знал, как бы сам поступил на его месте.
– Кто пойдет первым? – спросил Шамиль.
Когда никто не решился это сделать, Шамиль решил подать пример сам. Он посадил сына Гази-Магомеда к себе на спину и ступил на покачивающийся ствол. Придерживая одной рукой сына, а другой, пока была возможность, опираясь о скалу, Шамиль перешел по узкому мосту и оказался на почти такой же узкой тропинке. Переведя дух и сняв со спины Гази-Магомеда, он ухватился за край ствола, вдавливая его в землю, и негромко позвал остальных.
– Идите! Я держу бревно.
И люди, преодолевая страх и головокружение, начали переходить по бревну. Когда почти все оказались на тропинке, Шамиль сказал:
– Уходите.
– А ты? – спросил Бартихан.
– Вернусь к Джавгарат. Я не могу оставить ее одну.
– Без тебя не пойдем, – решительно объявил Юнус.
– Может быть, нам удастся ее забрать? – предложил Султанбек.
– Она умрет, – сказал Шамиль.
– Я видел это во сне. Но, пока она жива, я не оставлю ее одну и не смогу забрать у нее ребенка.
– Нам надо спешить, – напомнил Ахбердилав.
– Иначе все наши старания окажутся напрасными. Я сам останусь с ней. Быть может, она не умрет, пока солдаты оставят Ахульго.
– Я останусь с ней! – объявил унцукулец Тагир, державший бревно с другой стороны.
И, не дожидаясь, пока ему возразят, столкнул бревно вниз. Оно содрогнулось и с грохотом полетело в реку. Это отвлекло оцепление, в темноте затрещали выстрелы, и горцам ничего не оставалось, как двинуться вдоль склона к своему спасению, по пути, который указывал Шамиль.
– Да сохранит вас Аллах, – шептал он, оглядываясь на исчезающую в темноте пещеру.
Тропинка постепенно спускалась к реке, и скоро беглецы уже шли по сносной дороге. Снова выглянула луна, и горцы увидели, что у реки вокруг небольшого костра расположились солдаты. Это была рота Куринского полка, которая сторожила путь вдоль правого берега Койсу. Миновать пост было невозможно. Шамиль велел всем укрыться за выступом горы, размышляя, как быть дальше, а Юнус высмотрел по эполетам командира взвода и взял его на мушку. И вдруг, уколовшись о репейник, вскрикнула девочка. Солдаты насторожились и, подняв ружья, двинулись в сторону, откуда послышался голос.
– Стреляй! – велел Юнусу Шамиль.
Юнус выстрелил, свалив офицера. В ответ солдаты сделали дружный залп. Когда просвистели пули и ружья солдат оказались разряжены, горцы бросились в атаку. Не ожидавшие такого натиска, куринцы отбивались, но не смогли остановить горцев, которые пробились сквозь их ряды и уже уходили вдоль реки. Но кто-то успел снова зарядить ружье и выстрелил. Эта пуля неминуемо попала бы в Шамиля, если бы его не заслонил верный Султанбек. Увидев, что его друг и телохранитель упал, разъяренный Шамиль хотел вновь броситься на куринцев, но Ахбердилав его удержал. Нужно было спешить, пока дорога была свободна.
– Ушел Салатавский лев, – горевал Шамиль, удрученный новой потерей.
Изнемогая от усталости, они удалялись все дальше и дальше от Ахульго. Когда Патимат уже не могла идти, Шамиль велел остановиться, чтобы передохнуть и достать из реки воды. К тому же оказалось, что Гази-Магомед ранен в ногу штыком. Патимат, как могла, перевязала сына и только потом попросила пить.
Немного отдохнув и совершив молитву, горцы тронулись дальше. Гази-Магомед, который не мог идти и его пришлось нести Шамилю, просил отца:
– Брось меня в реку!
– Ну что ты, – успокаивал его Шамиль.
– Мне совсем не тяжело.
– Мы тебя не оставим, сынок, – говорила Патимат, едва поспевая за остальными.
– Я хочу, чтобы вы скорее спаслись! – уговаривал отца Гази-Магомед.
– Замолчи, – велел ему Шамиль.
– Если я устану, тебя возьмут другие.
Никто не знал, что ждет их впереди, но Ахбердилав приободрил людей, поклявшись, что они непременно спасутся:
– Как ты можешь это знать? – спросил Шамиль.
– Я тоже видел сон, – ответил наиб.
– Как будто огромный поток воды залил Ахульго и тех, кто там находился. Однако я, ты и люди, которые с нами, как будто взлетели над горой и оказались на дороге, ведущей к спасению.
– Да будет на то воля Аллаха, – сказал Шамиль.
– И да будет он доволен тобой, брат мой.
И люди постепенно убеждались, что сон Ахбердилава был вещим. Им встретилось еще много препятствий, но каждый раз находились и средства их преодолеть. Даже когда дорогу им преградил еще один пост, мимо которого можно было пройти поверху, но нельзя было пройти неслышно, горцы нашли способ продолжить свой путь. Поблизости лежало несколько деревьев, принесенных рекой. Горцы связали из них плот, навалили на него веток и пустили мимо поста. Заметив, что по реке что-то движется, солдаты открыли по плоту сильный огонь. Тем временем беглецы миновали пост поверху и скрылись в темноте, которая таила в себе еще немало опасностей.
Пробиваясь через все новые заслоны и потеряв в стычках шесть человек, Шамиль и его люди уходили все дальше. Выбившись из сил, они решили передохнуть недалеко от места, где Андийское и Аварское Койсу сливались в полноводный Сулак. Там, где беглецы остановились, берега Андийского Койсу близко сходились друг с другом. Но все же это было слишком большое расстояние, чтобы его можно было преодолеть без моста. К тому же другой берег был заметно выше. Однако перебраться на другую сторону было жизненно необходимо, потому что тогда они смогли бы подняться на хребет, а затем скрыться в лесах Салатавии. Оттуда можно было добраться до Чечни, куда Шамиль намерен был идти, рассчитывая на помощь своего наиба Ташава-хаджи.
Люди искали средства, чтобы перекинуть мост, но ничего подходящего поблизости не было. Они начали приходить в отчаяние, оказавшись перед непреодолимой преградой и с минуты на минуту ожидая появления погони. В том, что она за ними послана, никто не сомневался.
Глава 122
Граббе не спал всю ночь. Ему казалось, что вот-вот приведут плененного Шамиля или хотя бы принесут его голову. Но приносили раненых, приводили пленных, а Шамиля среди них опять не было. Граббе отказывался понимать, отчего эти люди не захотели променять свою беспокойную голодную свободу на сытую покорность генералу. Ведь пример тысяч убитых должен был поколебать даже самые высокие идеалы. Где-то в глубине души Граббе знал ответ на этот вопрос, но ему не хотелось признавать за горцами то, на что не оказался способен он сам, когда открестился от декабристов.
