Шамиль был доволен увиденным, а его помощники, не переставая, цокали языками от изумления.
План Сурхая был необычен, но его подсказывала сама природа. Горький опыт пошел горцам на пользу, и они учились быть предусмотрительными.
– А где будут жить наши семьи? – спросил Шамиль.
– Я думал, здесь будут одни мужчины, – растерялся Сурхай.
– Что тут делать семьям?
– Нельзя же вечно воевать, – сказал Шамиль.
– Я ведь говорил, что Ахульго будет не только крепостью, но и нашей столицей. В Чиркате, действительно, становится слишком много людей.
– Можно и дома построить, – согласился Сурхай.
– И мечеть, – напомнил Шамиль.
– Большую, для всего джамаата.
– Да, имам, но где взять столько строителей?
– Люди будут, – пообещал Шамиль.
– Мы создадим такую столицу, какой еще никогда не было. Даст Аллах, никто не посмеет нас тут тревожить.
– А если посмеет? – сомневался Сурхай.
– Тогда это будет долгая битва, – размышлял Шамиль.
– И, чтобы лучше к ней подготовиться, нам необходимо выиграть время.
– Год нужен, – сказал Сурхай и постучал кулаком о камень.
– Гора слишком крепкая.
– Осенью они на нас не пойдут, – сказал Шамиль.
– Сил не хватит. Зимой они в горах не воюют. А к весне… К весне надо все закончить.
– Мои люди трудятся не покладая рук, – сказал Сурхай.
– Все трудятся, – сказал Шамиль.
Он вскочил на коня и двинулся обратно. Когда открылась узкая теснина между двумя Ахульго, Шамиль увидел старый деревянный мост, перекинутый между горами высоко над рекой.
– Надо бы его укрепить, – подумал Шамиль, полагая, что не следует ограничиваться работами на Новом Ахульго.
Глава 15
Новый командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории направлялся в свои владения. Судя по бумагам, полученным в канцелярии военного министра, Граббе унаследовал от Вельяминова обширный театр военных действий. Он включал в себя грандиозную систему крепостей и укреплений, охватывавших с севера предгорья Кавказа и тянувшихся затем вдоль Черного моря. Главная Линия делилась на множество других, как правило, вдоль рек и их притоков. Правым крылом Линия упиралась в Черное море у Тамани, где впадала Кубань, а левым – в Каспийское, у устья Терека.
Войск по бумагам числилось немалое количество, но на деле был некомплект. Битвы с горцами, болезни и побеги солдат наносили войскам немалый урон.
empty-line/>
Все более и более входя в дела, Граббе проехал Москву, Воронеж и столицу Донского войска Новочеркасск, где еще живы были воспоминания о недавнем визите императора.
Изучение всех бумаг, которыми снабдили Граббе, могло занять столько времени, что он успел бы обогнуть земной шар. А потому он сосредоточился на тех, которые считал более важными. Но и они ему скоро наскучили. Куда интереснее было читать цветастые донесения Николая Раевского-младшего, того самого, который при Бородино шел за отцом со знаменем. Граббе давно его знал. Раевский был сибарит и мало походил на военного, скорее напоминая английского денди и в одежде, и в манерах. Он участвовал еще в нескольких войнах, но походы Раевского на Кавказе были известны не столько важными результатами, сколько непечатного содержания частушками, которые распевали его солдаты на радость своему командиру.
Однако реляции генерал-майора были позанятнее повестей Марлинского и касались не столько военных действий, сколько кавказских начальников, которых Раевский цинично высмеивал. Сверх того, Раевский регулярно подавал самые фантастические проекты. И он даже не писал их, а просто диктовал, причем по-французски, так как был не в ладах с русской словесностью. А на бумагу их перекладывал не кто иной, как Лев Пушкин – брат русского гения, тоже не лишенный некоторого дарования. Переводчик чертыхался, когда рассказывал об этом на Водах. Он говорил Раевскому, что его реляции выходят из всякого правдоподобия, но тот его успокаивал:
– Любезный Лев Сергеевич, вы глупы и ничего не понимаете: чем больше вранья представлять в Петербург, тем более его восхищаешь!
Пушкин клялся, что это невозможный сумбур самого дурацкого пошиба, но Раевский стоял на своем:
– Мудрецы Петербурга, гиганты в невежестве и дурости, всякому верят, когда умеешь изложить.
Граббе читал и невольно посмеивался, особенно над искусно вставленными остротами. Читал он с пристрастием, но не потому, что его слишком интересовали дела в Черномории, а совсем по другой причине. Очаровательная наглость сочинений Раевского, полных безудержного бахвальства и таинственных предсказаний, бесила Чернышева, но приводила в восторг императора. Николай понимал, что эти реляции далеки от действительности, но милостиво относился к герою Бородино и ни в чем ему не отказывал. А писания его давал читать сначала императрице для развлечения, а уж потом – военному министру.
Граббе прикидывал, как будет писать свои реляции и что в них важнее – правда или ловкий вымысел, приправленный сарказмом. Смешить начальство он все же не предполагал, но считал, что слегка приукрасить действительность никогда не помешает. Впрочем, Граббе был уверен, что подвиги его на новом поприще превзойдут самые изощренные вымыслы Раевского.
Местопребыванием начальника Черноморской линии была Керчь, но Граббе не стал заворачивать к своему подчиненному, с него было достаточно его фантазий. Миновав Ростов, Павел Христофорович оказался в Екатеринодаре – центре Черноморского казачьего войска, которое было теперь подведомственно Граббе. Казаки прокричали новому начальнику «Любо!» и отправили с ним сотню почетного эскорта. Уже начинался настоящий Кавказ, и это было отнюдь не лишне.
Добравшись до Новороссийска, Граббе двинулся вдоль Черноморской береговой линии. Одни укрепления уже стояли, другие строились, третьи восстанавливались после нападений черкесов. Оттесненные в горы со своих насиженных мест, они держали Линию в постоянном напряжении, и дороги между крепостями были небезопасны. Лихорадка и прочие южные болезни косили гарнизоны, а неурожаи и голод в горах вынуждали горцев искать добычу в непрестанных набегах.
Форты и укрепления строились большей частью у бухт и в устьях рек. Раньше в них укрывались юркие турецкие фелюги, за которыми не поспевали русские корабли. Турки доставляли черкесам оружие, порох и привозили польских легионеров, желавших воевать против царских войск после поражений у себя на родине. Не брезговали контрабандисты и живым товаром, похищая славившихся своей красотой черкешенок и продавая их в гаремы турецких вельмож.
