– А теперь и того хуже. Последний, кто должен был стреляться, противника не дождался. Того полиция выслала к месту службы. А этот с горя заложил мои пистолеты ростовщику. А потом и самого в полк отозвали.
– Час от часу не легче, – вздыхала Лиза.
– Катастрофа! – соглашался Аркадий.
– Батюшка денег не шлет. Требует, чтобы назад воротился. Хоть сам стреляйся, то есть вешайся. Застрелиться – и то нечем.
– Кажется, вашей беде можно помочь, – сказала Лиза.
– Нет, сударыня, все кончено!
– Мы выкупим ваши пистолеты, – пообещала Лиза.
– Что вы такое говорите! – воскликнул Аркадий.
– Мне за нумер платить нечем.
– Не беда. Я сама выкуплю ваши пистолеты.
– Я не могу этого позволить.
– Аркадий сложил на груди руки.
– Я дворянин.
– Поедемте к ростовщику, пока не поздно, – просила Лиза.
– Я сам все поправлю, – упорствовал Аркадий.
– Пока кто другой не выкупил, – уговаривала его Лиза.
– Я найду средства, – стоял на своем Аркадий.
– А за достоинство свое не беспокойтесь, – утешала его Лиза. Затем подошла к Аркадию и, чуть коснувшись губами, поцеловала его в щеку.
– Лиза! – вспыхнул от смущения Аркадий.
– Проводите меня до Дагестана, – попросила Лиза.
– Мне к мужу надо. А взамен я подарю вам пистолеты.
– Не знаю, могу ли я так поступить, – усомнился Аркадий, хотя предложение ему показалось убедительным.
– Пистолеты мне ни к чему, – улыбнулась Лиза, вставая.
– А вам они еще могут понадобиться.
Пистолеты были выкуплены в тот же день.
Теперь нужно было найти способ доехать до Дагестана. Пролеток было много, но ни один кучер не соглашался ехать без охраны. Оставалось ждать оказию, которая бы направлялась в Дагестан с конвоем.
Глава 22
Крепость Темир-Хан-Шура была центром военного управления Дагестана. Здесь же располагалась штаб-квартира Апшеронского пехотного полка – непременного участника всех баталий с горцами. Крепость располагалась у одноименного аула, получившего свое название от завоевателя Тимура, который некогда стоял здесь лагерем. Ермолов не счел необходимым менять столь значимое название.
Крепость страдала от недостатка хорошей воды и от пыли, которая после дождей обращалась в непролазную грязь. Однако стратегическое положение Шуры, считавшейся воротами в горный Дагестан, превосходило ее недостатки. Крепость была обнесена рвом, защищена батареями крепостных пушек, у трех ворот – Дербентских, Ишкартынских и Кафыр-Кумухских – стояли часовые.
Отсюда был ясно виден хребет, отделявший владения Шамхала Тарковского, на земле которого располагалась Темир-Хан-Шура, от горной обители свободы.
Вокруг крепости стояли кавалерийские части, дозоры и сторожевые башни, между которыми сновали патрули. Но после перемирия, заключенного Шамилем с Фезе, плоскость никто не тревожил, и жизнь в Шуре стала напоминать жизнь губернского городка. Вдоль прямых улиц выросли каменные здания, появилась церковь, образовалось кое-какое общество, по тротуарам прогуливались офицерские жены с детьми. Вечерами давались представления, ночами кутили и играли в карты. Была даже небольшая библиотека, но офицеры читали мало и больше были заняты обсуждением штабных интриг, грезами о повышении в чинах, гипотезами о предстоящих военных действиях и следующих затем наградах.
В городке открывались магазины, торговцы, откупщики и подрядчики из разных народов быстро находили общий язык и заметно развивали свои предприятия. Ремесленники и портные удовлетворяли потребности все более взыскательного населения. По воскресеньям у крепости разливался большой базар.
Попов, получивший полк после гибели прежнего командира графа Ивелича под Ашильтой, во время похода Фезе, старался поддерживать на своем участке спокойствие. В том, что военные действия возобновятся, он не сомневался, но излишне горячим подчиненным твердил: «Не буди лиха, пока оно тихо».
Однако по всему было видно, что спокойствию приходит конец. Сначала в город слетелись «фазаны», взбудоражившие полусветскую жизнь Шуры столичным лоском. Затем начались лихорадочные инспекции, обнаружившие не только финансовые злоупотребления, но и значительную убыль в войсках, когда ни одна часть не могла похвастать полным комплектом, а порой не хватало и половины. И вот теперь пожаловал сам командующий Линией, генерал с богатой боевой биографией и не заглаженной виной перед государем.
– Этот наделает делов, – невесело размышлял Попов.
– Такому только дай.
Подъехавшего к штаб-квартире Граббе встретили хлебом-солью. Он откушал, надломив каравай и тронув им соль. Затем полковой священник осенил генерала иконой и пропел «Многая лета». Граббе был лютеранского вероисповедания, но православному обряду не противился и только радовался, видя, как воодушевленно крестятся тысячи его подчиненных.
Устроившись в гостевой квартире и отобедав, Граббе взялся за дела.
– А что господа местные владетели? – спрашивал он Попова.
– Все извещены, ваше превосходительство, – сообщил полковник.
– И где же они?
– Не сегодня-завтра будут, ваше превосходительство.
– Отчего задержка? – недовольно смотрел Граббе.
– Разве они не на службе его величества?
– Так точно, и жалование получают, – подтвердил Попов.
– И не малое, я полагаю.
– По две тысячи рублей серебром. И прочие также ассигнования. К примеру, на содержание милиции.
– Любопытно было бы взглянуть на отчетность в полученных деньгах, – с подозрением сказал Граббе.
– Боюсь, ваше превосходительство, что это будет затруднительно, – развел руками Попов.
– В каком это смысле? – возмутился Граббе.
– Прошу принять во внимание, что они понятия не имеют об установленных формах насчет денежного содержания, – объяснял Попов.
– Но это еще полбеды…
– Я самоуправства не допущу! – стукнул кулаком по столу Граббе.
– Я уже имел честь докладывать по начальству, – продолжал Попов.
– С ханами приходится иметь особое обхождение. Одним словом, если станем требовать от них отчета в законном употреблении сих денег, то вряд ли чего дождемся. А то, что мы не увидим их милиций, когда возникнет надобность, – это уж как Бог свят.
– Дас, – недовольно протянул Граббе.
– Так уж тут заведено. Податей предписанных – и тех не платят. И даже арбы для походных нужд присылают через раз, хотя арбяная повинность возложена по закону. А не заплатишь – такую арбу пришлют, что волы на ходу дохнут.
