– Ему своих сыновей воспитывать некогда, как же ему столько дурных людей исправить?
– На то он и имам, чтобы наставлять народ на верный путь. И нас он спрашивать не станет.
– А меня спросил, – сказала Джавгарат.
– О чем? – встревожилась Патимат. Она едва заставила себя относиться к Джавгарат как к равной, но ее превосходство было бы для Патимат невыносимо.
– Хорошо ли мне здесь.
– А ты что ответила?
– Я сказала, что мне хорошо там, где мой муж и моя семья.
– Правильно сказала, – кивнула немного успокоившаяся Патимат.
– Ты ведь тоже так отвечаешь.
– Я? – удивилась Патимат.
– А как еще я должна отвечать?
– А еще хотела сказать…
– Что?
Патимат опустила веретено, и Саид тут же заплакал.
– Вот видишь, этим мальчишкам всегда нужно, чтобы что-то делалось.
Она снова закружила веретено, и Саид успокоился.
– Я хотела сказать… – Джавгарат старалась подобрать слова поточнее.
– Что хорошо, когда Шамиль дома, и плохо, когда его нет.
– Думаешь, ему без нас лучше? – сказала Патимат.
– Он, хоть и имам, но тоже живой человек. И видеть своих жен, не говоря уже о сыновьях, ему куда приятнее, чем своих врагов.
– О Аллах, – снова вздыхала Джавгарат.
– Когда же это кончится?
– Посмотри-ка, – сказала Патимат, прикладывая ко лбу ладонь.
– Едет кто-то.
Джавгарат даже встала, чтобы получше разглядеть вереницу всадников, приближавшихся на Ахульго со стороны Ашильты.
– Кажется, это знамя Сурхая, – всматривалась в даль Джавгарат.
– Вон он и сам едет.
– А Шамиль? – спросила Патимат.
– Ты его видишь?
– Нет, – ответила Джавгарат.
– А это, наверное, жена Сурхая.
– На арбе?
– Да нет, позади арбы, – показывала Джавгарат.
– На лошади, с ребенком на руках.
– Теперь вижу, – кивнула Патимат.
– И мюриды с ними.
– И еще люди, – продолжала Джавгарат.
– И пожитки свои везут.
Казалось, этой веренице не будет конца.
Сурхай возвращался со своей семьей. С ним пришли люди, решившие переселиться на Ахульго из своих аулов, находившихся в опасной близости от ханских владений. Многие ушли к родственникам и кунакам, но те, кто горел желанием бороться, приходили сюда. Возвращались на Ахульго и те, кто уходил, чтобы закончить осенние работы, заготовить для скотины сено, а овец отправить на зимние пастбища, в предгорья.
Следом за Сурхаем ехал его взрослый сын, унаследовавший от отца мастеровитость и тягу к знаниям. На арбе помещались родители Сурхая и давно ослепший дед, которому перевалило за сто лет. Жена Сурхая везла пятилетнюю дочь Муслимат. Синеглазая девочка была удивительно красива. Казалось, что от нее исходил свет, освещая путь в наступавших сумерках.
У тропинки, поднимавшейся на Ахульго, повозки пришлось оставить. Женщины принялись разбирать свой скарб, водружали на головы большие узлы, поднимали на спины маленьких детей и колыбели, прихватывали кувшины и посуду. И тонкой цепочкой взбирались на гору. Одна старушка несла на себе вязанку дров, другая – сноп сена: не пропадать же добру понапрасну. Несколько женщин гнали перед собой ослов, навьюченных высокими корзинами с кизяком.
Мюриды брали на плечи и несли тяжелые мешки с мукой и пшеницей, бочонки с маслом, туши вяленых баранов.
Слепой старик поискал на арбе и извлек из под груды вещей пандур – деревянный музыкальный инструмент с двумя струнами.
Его правнук, сын Сурхая, хотел взять старика на руки, но тот отказался:
– Сам дойду.
– Ты же ничего не видишь, – сказал юноша.
– Не дай Аллах тебе увидеть то, что я видел, – ответил старик и двинулся вперед, ощупывая дорогу палкой.
– Тут очень узкая дорога, а по бокам пропасть, – пытался быть полезным юноша.
– Я знаю, – кивал дед.
– Я ее чувствую.
– Хорошо, – сказал юноша, видимо, привыкший к причудам аксакала.
– Тогда я пойду помогу другим.
Но не ушел, а остался позади прадеда, опасаясь, чтобы тот не сделал неверный шаг. Но аксакал шел спокойно, только иногда останавливался, чтобы прислушаться.
– Внизу одна река или две? – обернулся старик.
– Две, – выдал себя юноша.
– Андийская река огибает Ахульго, а Ашильтинка делит Ахульго надвое.
– На что похоже? – спросил старик.
– На курдюк, – ответил юноша.
– Как две его половинки.
– А твой отец говорил, что Ахульго – это два кулака, которые выставили горы.
Аксакал поднял пандур, ударил по струнам и прислушался.
– Слышишь? – спросил он.
– Что? – не понял его правнук.
– Я поздоровался с Ахульго. И гора ответила.
– Я ничего не слышал, – улыбнулся юноша.
– Ты разве глухой? – сердился старик.
– Гора ответила на мой салам.
И они продолжили путь.
Первыми на Ахульго взобрались мальчишки.
– А где аул? – недоумевали они.
– Голая гора!
– Здесь же ничего нет!
Но вдруг, как из-под земли, начали появляться их сверстники, держа наготове луки со стрелами и кинжалы, кто деревянные, а кто и настоящие. Удивленные новички схватились за свои кинжалы, а у кого их не было, подняли с земли камни. Но тут вперед вышел Джамалуддин и важно сказал:
– Салам алейкум!
– Ва алейкум салам, – ответили гости.
– Зачем пришли? – спросил Джамалуддин.
– А вы что тут делаете? – в свою очередь спросил тот из гостей, который был постарше.
– Охраняем крепость.
Гости рассмеялись.
– Где же ваша крепость?
– Она что, невидимая?
– Да, – заявил Джамалуддин.
– Она подземная.
– Ты не шутить? – удивленно произнес мальчишка.
Джамалуддин свистнул, подавая знак, и еще с десяток мальчишек появились из-под земли позади гостей.
– Ва! – удивлялись гости.
– И вправду подземная?
