Граббе, считавший себя знатоком по части напитков, производил дегустацию самолично во главе штабных офицеров. Отдавая должное искусству виноделов, Граббе несколько увлекся и уже третий день страдал головными болями. Он не велел никого принимать, и растерянные винозаводчики со страхом ждали решения своей участи. А тем временем гарнизон расправлялся с их запасами.
Траскин после ознакомления с множеством напитков, к которым были привезены и достойные закуски, пребывал в отличном расположении духа. Наконец, он отпустил кизлярских кудесников, обещав если не пособить, то хотя бы не мешать бурно развивавшейся отрасли. На прощанье он велел присылать к нему образцы ежемесячно для удостоверения в неизменном их качестве и договорился о поставках спирта для армейских нужд.
Граббе, торопясь обрести ясность ума, целыми днями пил кофе. Но оно мало помогало. Кизлярские напитки брали свое. Тогда Граббе перешел на чай, а потом и на квас.
Васильчиков каждое утро докладывал о визитерах, но Граббе по-прежнему не хотел никого принимать, ссылаясь на нездоровье.
– А госпожа Елизавета Нерская? – напомнил адъютант.
– Третий день уже просит аудиенции.
– А, Лиза, – поморщился Граббе.
– Насчет мужа своего, декабриста?
– Точно так, ваше превосходительство, – ответил Васильчиков.
– Просит вернуть его в Шуру или дозволить ей отправиться в Хунзах.
– Не принимать, – махнул рукой Граббе.
– Слезы льет, ваше превосходительство.
– Дурабаба, – сердился Граббе.
– Я ведь уже говорил ей. Сама не знает, чего просит.
– Также ханы настаивают увидеться с вами.
– Чего им надобно?
– Насчет Шамиля, – пояснил адъютант.
– Они до чрезвычайности обеспокоены его успехами.
– Проморгали злодея, а теперь жалуются, – говорил Граббе, отхлебывая квас из бокала.
– Не принимать. То есть пусть обождут пару дней. Еще есть важное?
– Прибыл фельдъегерь из Тифлиса.
– От Головина? – встрепенулся Граббе.
– Из Главного штаба, ваше превосходительство, – кивнул Васильчиков.
– Любопытно будет взглянуть, – сказал Граббе, ставя бокал на стол и набрасывая на плечи мундир.
– Несите бумаги. И Милютина ко мне.
Когда Васильчиков вернулся с Милютиным, Граббе спросил:
– Что там?
– Ответ на рапорт вашего превосходительства, – ответил Милютин, пробежав глазами бумаги.
– Читайте, – велел Граббе.
– Милостивый государь! – начал Милютин.
– Усмотрев из донесения Вашего превосходительства, что для скорейшего покорения гор и уничтожения главного нашего противника Шамиля вам необходимы силы и средства несоразмерные, коими Кавказский корпус в Дагестане не располагает, а также принимая во внимание то, что сам Шамиль пребывает в покое и наши расположения не беспокоит…
– Довольно, – прервал Милютина Граббе.
– Сдается мне, корпусной командир плохо представляет грозящую нашему владычеству опасность.
– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, – сказал Милютин, заглядывая в бумаги.
– Головин также испрашивает объяснений…
– Объяснений? – хмыкнул Граббе.
– На какой же предмет?
– Он полагает, что проект ваш хорош в общих чертах, однако в частностях…
– Что – в частностях?
– В деталях, – поправился Милютин.
– Ну? Говорите же! – велел Граббе.
– Когда ваше превосходительство предлагает разбить и разогнать полчища Шамиля, господин корпусной командир желает знать, какие войска должно на это употребить?
– Лучшие! – раздраженно сказал Граббе.
– …И какой численности?
– Достаточной!
– Также насчет продовольствия, госпиталей, мест расположения… – растерянно продолжал Милютин.
– Соответственно потребностям!
– Сверх того, насчет артиллерийского парка и снаряжения…
– Надлежащего! – отчеканил Граббе и усмехнулся.
– Траскин – и тот лучше разбирается!
– Как прикажете отвечать, ваше превосходительство? – подал голос Васильчиков.
– Никак, – сказал Граббе и задумался.
Помолчав с минуту, Граббе обернулся к офицерам, будто удивляясь, что они еще здесь.
– Мое почтение, господа.
Офицеры козырнули и вышли.
Граббе торжествовал. Его план блестяще удался. Он получил от Головина такой ответ, которого желал. Он и сам знал, что сил против Шамиля недостаточно, но теперь у Граббе были развязаны руки. Теперь он считал себя вправе обратиться прямо к военному министру Чернышеву, даже к самому государю императору, минуя Головина, который надеялся сыграть с Шамилем шахматную партию, тогда как Граббе жаждал идти ва-банк, чего бы это ни стоило.
Граббе вспомнил о ханах. Хорошо было бы пристегнуть к делу и их, пока хотя бы словесно. Оказалось, что в Шуре остался только Ахмед-хан Мехтулинский, остальные разъехались.
– Он-то мне и нужен, – потирал руки Граббе.
Хан был польщен, что был принят, когда прочим было отказано.
– Рад вас видеть, генерал, – обнял его повеселевший Граббе.
– Как ваше здоровье? – беспокоился хан, соблюдая этикет.
– Пустяки. Легкое недомогание.
– Легкое для вас и очень тяжелое для нас, – участливо говорил хан.
– Садитесь, почтеннейший, – пригласил Граббе.
Они сели на диван, что означало необыкновенную благосклонность Граббе.
– Как мюриды, все досаждают? – приступил Граббе к нужной теме.
– Жалят, как осы, отовсюду! – жаловался Ахмед-хан.
– Ханов уже ни во что не ставят, а значит, и вас, покровителей наших.
– Так уж и ни во что? – деланно удивлялся Граббе.
– Все к Шамилю бегут, – говорил хан.
– И чернь, и абреки, и прочие разбойники. А кто сам не хочет, тех он силой заставляет. Недавно целый аул разрушил и жителей выселил.
– Ваш аул? – осведомился Граббе.
– Тот сам по себе был, шариат не хотел принимать.
– Стало быть, пора кончать с бунтовщиками? – спросил Граббе.
– Золотые слова, генерал.
– Пора-то пора, – кивнул Граббе.
– Но ведь зима теперь.
– Зима, – вздохнул хан.
– Холод меня не остановит, – уверял Граббе.
– Только вот дорог нет.
