На краю Ашильты, на речке, была устроена мельница, в которой дробили и перемалывали известняк. Затем в него добавляли молоко и яйца, а полученную смесь в деревянных ведрах тоже отправляли на скалу, где строилось укрепление.
Шамилю хотелось поскорее увидеть свою семью, но он решил сначала взглянуть на старания Сурхая.
Несмотря на легкие раны, полученные в походе и еще не до конца зажившие, Шамиль поднял на плечи тяжелый брус и начал подниматься на утес. Его примеру последовали и Юнус с Султанбеком, но последний взвалил поверх своих двух брусьев еще и мешок с известью.
Люди приветствовали своего имама и поздравляли с благополучным возвращением. Шамиль в ответ кивал и отвечал, как принято, только не пожимал рук, потому что руки его были заняты. Юноши просили имама отдать им свой брус, но он отказывался и быстро поднимался в гору.
Вокруг кипела работа, не видимая снизу. Рылись траншеи, пробивались ходы между частями крепости, укорененной в недрах скалы, вкладывались камнем бойницы. У одной из внутренних стен стоял Сурхай, распекая своего сына.
– Куда ты смотрел? Эта стена должна быть толще!
– Мастер сказал, что камень твердый, что и так достаточно, – оправдывался сын.
– А я говорю, недостаточно, – настаивал Сурхай.
– Он привык строить дома, а стены должны выдерживать огонь самых больших пушек!
– Разве эту стену видно снизу? – удивлялся мастер.
– Как они в нее попадут?
– У них есть пушки, которые стреляют вверх, а ядра падают вниз, – объяснил Шамиль, опуская свою ношу.
– Вах? – удивился строитель, поправляя съехавшую на лоб папаху.
– И такие бывают?
– Имам! – обрадовался Сурхай, завидев Шамиля.
– Наконец-то ты вернулся.
– Раньше не смог, – здоровался Шамиль с мастерами.
– Народ у нас, сами знаете, гостеприимный, не хотели отпускать.
– И упрямый, – добавил Сурхай.
– Говоришь им: клади в три камня, а они – по-своему, в два. Над каждым стоять приходится!
Но строитель делал вид, что не слышит. Он отвалил от стены уже поставленный на место камень и положил его поперек, так получалось шире.
– Не надо их ругать, – сказал Шамиль.
– Они пришли сюда по доброй воле и знают свое дело. Лучше расскажи, что тут будет.
– Настоящая крепость, – принялся показывать Сурхай, разворачивая свиток с планом. Он показывал чертеж, а затем демонстрировал строящиеся сооружения.
– Посредине – главная башня, но видна будет только верхняя часть. По бокам еще две. Между ними крепкая стена. Вокруг, по краю, тоже прочные стены с бойницами. Само собой – подземные ходы, пещеры для припасов…
– К весне закончишь? – прервал его Шамиль.
– Надо.
– Поторопись.
– Шамиль положил руку на плечо Сурхая.
– Лето будет жаркое.
– Пусть только сунутся! – воскликнул Сурхай.
– На эту крепость не то что лезть, смотреть будет страшно!
– А что там? – показывал Шамиль в сторону Нового Ахульго.
– Мечеть, вижу, стала выше. Это ты хорошо сделал, с минарета должно быть видно небо. А рядом?
– Твой дом, – гордо сообщил Сурхай.
– Дом? – удивился Шамиль.
– Мне хватало и того, что был. Как у всех остальных.
– Это дом имама, – объяснял Сурхай.
– Резиденция! Имаму не пристало принимать почетных гостей в подземелье. Да и будет где совет собирать, чтобы из окон весь Дагестан был виден.
– Ты прав, брат мой, – согласился Шамиль.
– Мы строим Имамат не для того, чтобы от кого-то прятаться, как мыши, а чтобы жить, как свободные люди.
Пожелав строителям помощи всевышнего, Шамиль отправился на Ахульго.
Неподалеку от новой резиденции горел костер, вокруг которого собралось много людей. Женщины с детьми на руках, дети постарше, девушки, старики – все слушали аксакала, который, наигрывая на пандуре, пел о том, что видел, когда не был слеп, и что слышал потом. Это было повествование о грозном завоевателе Надир-шахе, который пришел покорить Дагестан и которого горцы разбили наголову.
Старик пел, раскачиваясь в такт своей музыке:
Персии стал он владыкой, И турок разбил Надир-шах, Афганистан захватил он, И в Индию двинул войска,
Дели разграбил и сжег, Индии сердце он вырвал. Назвался «Владыкою мира» И руку решил наложить На непокорный Кавказ…
Люди увидели Шамиля, и по рядам пробежал шепот:
– Имам!
– Шамиль вернулся!
Люди начали вставать, хотя Шамиль и показывал знаками, чтобы они сидели и не нарушали песнь старика. Но аксакал сам прервал свое повествование и тоже встал.
– Салам алейкум, имам!
– Ва алейкум салам, – пожал его руку Шамиль.
– Как ты узнал, что это я?
– Тебя все узнают. Посмотри, даже твой младший сын тянет к тебе руки.
И действительно, Саид во все глаза смотрел на отца и тянул к нему ручонки. Джавгарат поднесла сына, Шамиль подержал его за руку и улыбнулся. Ему хотелось прижать сына к сердцу, но на людях не принято было проявлять нежные чувства. Старшие сыновья вырвались из рук Патимат и бросились к Шамилю. Но он только пожал им руки и вернул сыновей на место. Жены Шамиля засобирались домой, чтобы принять долгожданного главу семейства как подобает, но Шамиль велел им остаться.
– Продолжай, почтенный, – сказал Шамиль старику.
– Я тоже послушаю.
– Рассказываю, что было, – сказал старик, усаживаясь обратно на свою шубу.
– Я был тогда совсем мальчишкой, но такое не забывается.
Старик отпил воды из кувшина и снова ударил по струнам.
О люди, послушайте, что он творил в Дагестане, Этот шакал кровожадный, этот безжалостный зверь.
Старик пел, и перед людьми вставали ужасные картины.
Свирепые воины шаха громили села и топтали конями младенцев. Возводили курганы из отрезанных голов и кормили собак глазами, вырванными у детей. Уводили в рабство юношей и девушек, а стариков сбрасывали в пропасть.
Затем аксакал сменил мелодию и начал рассказ о том, как дагестанцы положили конец бесчинствам шаха:
Вместо аулов цветущих он оставлял пепелища, Пока Дагестана народы не стали народом одним, Чтоб напоить палача кровью его же нукеров, Чтоб уничтожить злодея и страшное войско его. Вышли на битву мужчины, и женщины вышли за ними, И растерзали шакалов барсы ущелий и гор.
Глаза мальчишек горели гордым пламенем, девочки вытирали слезы и начинали улыбаться, а старик продолжал свою песню, уже под новую мелодию, более звонкую и радостную:
