Услышав это имя, Екатерина Евстафьевна умоляюще посмотрела на мужа, давая понять, что не желает видеть эту одиозную личность. Но Граббе только пожал плечами и велел пригласить начальника штаба.
К удивлению хозяйки дома, Траскин оказался весьма любезным и внимательным господином. Он даже привез детям подарки. Мальчикам – серебряные кинжальчики, а девочкам – изящные кавказские украшения. Не забыл он и о Екатерине Евстафьевне, одарив ее красивой персидской шалью. Госпожа Граббе находилась в некотором замешательстве. Она начинала сомневаться, тот ли это Траскин, про которого ходили ужасные сплетни, и уже склонялась к тому, что сплетни не всегда верны, а Траскин, может быть, вовсе и не виноват, а сделался жертвой дворцовых интриг. Ведь и о ее муже, Павле Христофоровиче, чего только ни говорили и как только ни клеветали на благородного человека.
Приглашенный к столу, Траскин быстро перекусил, а затем принялся осыпать комплиментами Екатерину Евстафьевну, изумляться красотой ее девочек и отменным воспитанием мальчиков. Но дети, пораженные размерами этого удивительного человека, даже забыли поблагодарить его за подарки, пока мать не сделала им замечания.
Граббе начал понимать, откуда такая любезность. Похоже было, что Траскин уже знал о высочайшем одобрении плана Граббе, в котором Траскину предстояло сыграть важную роль. Так оно и оказалось. Даже самые чрезмерные запросы, введенные Граббе в свою докладную записку, были удовлетворены. Еще не начавшаяся экспедиция сулила Траскину и его покровителю Чернышеву умопомрачительные барыши. Было от чего сделаться любезным и щедрым. Однако начальник штаба уже не собирался ограничиваться прежними запросами, наготове у него были новые требования, без удовлетворения коих, как он уверял, экспедиция грозила провалиться. И Граббе ничего не оставалось, как опять согласиться с Траскиным.
После завтрака они поехали в штаб, едва уместившись в экипаже Граббе.
После отдачи обычных распоряжений Граббе велел Васильчикову вызвать Милютина, чтобы взглянуть на карту будущего театра военных действий.
– Вот она, ваше превосходительство, – говорил Милютин, раскладывая на столе карту.
– Лазутчик описал все в подробностях, – заверял Траскин.
Граббе разглядывал карту, на которой было изображено несколько рек, хребтов и обозначены горские общества, через которые предстояло двигаться отряду. Здесь же были отмечены крепости и поселения. Но явным было и то, что карте не хватало точности.
– Вот, изволите видеть, владения шамхала Тарковского, – показывал Милютин.
– А это что? – вглядывался Граббе.
– Крепость Внезапная?
– Точно так, ваше превосходительство, – продолжал показывать Милютин.
– Вот крепость, а вон там, за рекой, Эндирей.
– Выходит, крепость стоит на землях Салатавии? – входил в общую картину Граббе.
– Да, ваше превосходительство. Общество это граничит вот здесь, на западе, с ауховцами и ичкерийцами, а на юге, по горному хребту, с обществом Гумбетовским.
– Это где и есть Ахульго?
– Не совсем так, ваше превосходительство. В Гумбетовском обществе сильные аулы Аргвани и Чирката, через кои и лежит путь на Ахульго. Туда наш лазутчик проникнуть не сумел по причине снежных обвалов и непроходимости дорог.
– А может, по трусости? – нахмурился Граббе.
– Дороги уже открываются, – заверил Милютин и продолжал: – Но, судя по расспросам, эта самая Чирката, бывшая до недавнего времени ставкой Шамиля, находится у реки Андийское Койсу. А сразу за рекой начинается общество Койсубулинское. Гимры, родина Шамиля и его главного предшественника, имама Кази-муллы, гнездо главных бунтарей, тоже среди койсубулинцев.
– Вы мне про Ахульго расскажите, – торопил поручика Граббе.
– Говорят, неподалеку от Чиркаты, – показал Милютин.
– Говорят… – повторил Граббе, вперившись глазами в отметку на карте.
– Говорят, в Москве кур доят… А верст сколько?
– По словесным показаниям… Близко, ваше превосходительство. Когда там был Фезе, то они с Ахульго наблюдали Чиркату невооруженным глазом.
– Луну мы тоже наблюдаем невооруженным глазом, – возразил Граббе.
– По вашим картам воевать нельзяс, милейший.
– Да, но теперь хотя бы известно направление…
– У Попова карта и то была лучше, – сердился Граббе.
– Хотя вы и признали ее никуда не годной.
– Та карта после похода была сделана, – оправдывался Милютин.
– И шли они, ваше превосходительство, совсем с другой стороны. А тут – лазутчик, и горцы кругом.
– Terra incognita, а не карта! – заключил Граббе.
– Одни белые пятна! Зря только деньги заплатили.
– Почему же – зря? – вступил в спор Траскин.
– Он много важных сведений принес. И если бы не снега на перевалах…
– Так где же эти ваши перевалы? – разводил руками Граббе.
– Покажите.
– Предполагается, что здесь, – показывал на карте Милютин.
– А там – сразу Аргвани.
– Предполагается… – нервничал Граббе.
– Я на Балканах воевал, господа, и знаю, что гора – горе, хребет – хребту и перевал – перевалу рознь! И большая рознь! А зачастую и смертельная рознь! А на карте что? Там кругом горы, а на карте ни одной толком не видно.
– Мы еще над картой потрудимся, – пообещал Милютин и добавил: – А к горам я приглядывался. Получается, если их разровнять, Дагестан в размерах едва ли не утроится.
– А может, и того больше выйдет, – согласился Траскин.
– Экспедиция – не арифметика, это дело серьезное, – гневно обернулся к Траскину Граббе.
– И вы, господин полковник, лучше других должны понимать, что каждый день пути требует немалого провианта и прочих издержек.
– Совершенно справедливо, – кивал растерянный Траскин.
– А если мы вместо того, чтобы нежданным натиском опрокинуть противника, будем к нему дороги мостить, то до следующей зимы не управимся.
– Разбегутся эти смутьяны, как только мы явимся во всей силе, – пообещал Траскин.
– А не будет дорог – сами же и сделают, лишь бы их пощадили.
– Или вот Аргвани, – обернулся Граббе к Милютину.
– Вы говорите, сильный аул. А насколько сильный? Насколько большой? Деревянный или каменный? И сколько прикажете наставить на него пушек, если не покорится?
– Чем больше, тем лучше, – посоветовал Траскин.
Милютин с Васильчиковым переглянулись, сдерживая улыбки и согласно полагая, что если бы самого Траскина было поменьше, то хуже бы от этого не стало.
