Однажды он увидел и Лизу, выходившую из штаба. Он стал кричать, звать ее, но она его не услышала, погруженная в свои печальные мысли. И тогда он упросил часового передать ей записку.
Разрешение навестить Аркадия Лиза все же получила. Ей помогла жена смотрителя госпиталя, с которой Лиза познакомилась еще на Водах.
Лиза еще недавно думала, что Аркадий стал важной птицей, и никак не ожидала увидеть его в госпитале, в отделении для умалишенных. Когда Аркадия привели в комнатку, где его ждала Лиза, она была поражена переменой, произошедшей с этим молодым человеком. Аркадий стал как будто намного старше, был подавлен и резок и объяснял все случившееся интригами Попова.
Но его манера говорить, горячность, пылкость чувств остались прежними. Только Лиза уже смотрела на них иначе. Если прежде она относила эти черты характера Аркадия к его молодости, то теперь ей начало казаться, что в них проявлялась его душевная болезнь.
Аркадий вдруг замолчал, будто решаясь на что-то, а затем припал к ее рукам и стал умолять Лизу вызволить его из этого постыдного заточения.
– Но что же я могу для вас сделать? – не понимала Лиза.
– Вы все можете, – горячо убеждал ее Аркадий.
– Я, право, не знаю… – растерянно говорила Лиза.
– А я знаю, что вас не пускают к мужу, – сказал Аркадий.
– Вызволите меня отсюда, и я готов сопровождать вас куда прикажете.
– Да, но как же вы – и к горцам?
– Я уже был там, – сказал Аркадий.
– Я дороги знаю.
– Разве это не опасно – самим, в горы?
– Горцы считают меня за своего, – заверил Аркадий.
– Что вы такое говорите, сударь?!
– Подозреваю, что Попов потому и упрятал меня сюда, что боится, как бы я не оказался шамилевским лазутчиком.
– Лазутчиком? – не понимала Лиза.
– Но ведь вы хотели его на дуэль вызвать.
– И вызову, – обещал Аркадий.
– Но сначала вызову Попова.
– Господь с вами, Аркадий, – всплеснула руками Лиза.
– Спасите меня, – попросил Аркадий упавшим голосом.
– Здесь я сойду с ума.
– Я попробую.
– Обещайте мне!
– Обещаю.
Лиза покинула госпиталь в совершенном смятении. Ей хотелось верить Аркадию, верить в то, что он в здравом уме, что он способен отвезти ее к мужу. Но обстоятельства свидетельствовали об обратном. Лиза колебалась. У нее кружилась голова. Она прислонилась к дереву, чтобы не лишиться чувств от нахлынувшего волнения.
А мимо с бодрыми песнями двигалась конноартиллерийская рота.
Глава 49
Стефан Развадовский тоже выступил в поход со своим сводным оркестром. Был у него и хор с солистами. Певцов называли песельниками, и без них не обходился ни один значительный марш.
Музыка и песни действительно помогали, подбадривая солдат и веселя начальство. Среди музыкантов находились мастера на все руки, а среди певцов вдруг являлись такие голосистые, что из-за них спорили командиры. Ко всему прочему солдаты сочиняли песни или переделывали на свой лад уже известные.
Музыкантов любили, их последними бросали в бой, первыми кормили, отпускали двойные винные порции. Этого не полагалось, но считалось, что инструменты нуждаются в протирке спиртом.
С тех пор, как Стефану удалось заслужить одобрение Граббе, оркестр был на особом счету. Когда генерал составлял свой отряд для похода на Ахульго, он первым делом вспомнил про музыканта-поляка и его лихой оркестр.
Стефан любил музыку и отдавался ей всей душой, тем более что она освобождала его от ненавистных ему воинских обязанностей. Войну он ненавидел всей душой, потому что она убивала слушателей. Война убивала и саму музыку, ограничивая ее своими грубыми потребностями. Резкие однообразные звуки военных горнов были ей милей богатых возможностей трубы.
Порой он представлял себя Орфеем, чудесная лира которого усмиряла бури,
двигала горы и даже усыпила страшного дракона, который охранял золотое руно. Музыка спасла и самого Орфея, когда он спустился в ад за своей возлюбленной Эвридикой. Стефан мечтал вернуться домой, чтобы покорить своим искусством весь мир. Но пока вынужден был обслуживать войну.
Для того Стефан и взялся создавать оркестр, чтобы не разлучаться с настоящей музыкой. И теперь он мог гордиться, что даже в походе у него был приличный состав: всевозможные барабаны и бубны, кларнеты и свирели, альты и скрипки и даже погремушки с цимбалами. Всем этим он мог управлять на ходу, не слезая с лошади. А порой музыкантами не нужно было и дирижировать, они знали свое дело, знали, чего и когда требует солдатская душа. Они ведь и сами были солдатами, разве что ружья их, пока они играли, несли их товарищи.
В начале похода песни были веселые, бодрящие.
Песельники запевали:
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши деды? Наши деды – славные победы, Вот где наши деды!
Остальные подхватывали:
Наши деды – славные победы, Вот где наши деды!
Песельники снова голосили, а остальные подхватывали:
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши жены? Наши жены – ружья заряжены, Вот где наши жены!
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши детки? Наши детки – пули наши метки, Вот где наши детки!
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши сестры?
Наши сестры – штыки, сабли остры, Вот где наши сестры!..
Вечерами на привалах Стефан доставал и свою трубу, чтобы исполнить какое-нибудь соло из модной оперы или польскую мелодию для своих земляков, которых в отряде было немало.
Задумавшись, Стефан отстал от строя. Его вернули к действительности щелчки бича. Это мальчишка, сидя на зарядном ящике, подгонял две пары волов, тянувших за собой телегу с тяжелым орудием.
– Ну, черти! – кричал Ефимка.
– Шевелитесь, не баре!
– А ты зачем тут? – спросил его удивленный Стефан.
– При роте состою, господин унтер-офицер! – ответил Ефимка.
– Наш паренек, – подтвердил фельдфебель Михей.
– И глаз у него острый.
– Он что же, и воевать будет? – недоумевал Стефан.
– Так точно! – откликнулся Ефимка, награждая быков очередным ударом.
– На учениях так пушку навел, что мое почтение! – хвалил Ефимку Михей.
– Справный хлопец.
Стефан слышал про этого мальчишку, которого барин собирался обменять на собаку, но никак не предполагал, что этот Ефимка будет участвовать в походах.
– Значит, на войну? – спросил Стефан мальчишку.
