– Нельзя быть равными в мечети, а за ее дверями менять свою веру на невольников!
Невольники не могли поверить, что могут стать свободными людьми, а некоторые из них будто и сами этого не хотели, потому что привыкли быть рабами, рабство въелось в них, как проказа, а свобода их пугала.
– Кто мусульманин, тот должен быть свободным человеком, – напоминал Шамиль заблудшим заветы шейха.
– А между мусульманами должно быть равенство.
Вокруг собиралось все больше людей. И даже наибы были удивлены словами Шамиля, потому что у некоторых из них тоже были свои рабы.
– Мусульманин рожден быть свободным, он не должен кого-либо покорять и кому-либо покоряться. Угнетенные должны освободиться, а свободные – отвести от себя рабство! – горячо продолжал Шамиль.
– Для того мы и обнажили наши кинжалы!
– Хорошо, – говорили люди.
– Мы отпустим своих ради Аллаха. Но что делать с русскими?
– С русскими?
– С пленными, которых мы захватили.
– Их тоже отпустить?
– Они же не мусульмане.
– Пусть станут свободными, если примут нашу веру, – объявил Шамиль.
– Или останутся пленными, но не рабами.
– Царь прислал их, чтобы покорить нас, – не соглашались горцы.
– Чтобы нас самих сделать рабами!
– Верно, – ответил Шамиль.
– Их прислал царь. Значит, они пришли сюда не по своей воле,
– Если отпустить, они к своим убегут.
– Пусть бегут, – сказал Шамиль, – и расскажут там, что здесь, в горах, мы боремся за свободу для всех.
– И что тогда будет? – не понимали горцы.
– Один уйдет от нас – десять придут к нам. Или вы думаете, русским приятно быть рабами у своих помещиков? Или чернью у своих генералов? Разве вы не слышали, что многие и так уже переходят на нашу сторону?
– Слышали, – отвечали горцы.
– Только переходят тоже разные.
– Всякие есть.
– Одни свободы хотят, а другие от тюрьмы прячутся. Абреки.
– Много у вас таких? – спросил Шамиль.
– У нас нет, у других есть, – говорили люди.
– Каждый сам ответит за свои грехи, – ответил Шамиль.
– А вы не берите на себя то, что противно нашей вере. Кто хочет быть свободным и готов воевать за свое достоинство, пусть живет среди нас как равный. И когда к нам приходит иудей или христианин, то он должен быть так же свободен, как и мы. Потому что все мы – люди Книги. А в священном Коране сказано: «Их Бог и наш Бог – един».
Шамиль понимал, что одними увещеваниями такие трудные вопросы не решить. Над всем этим нужно было хорошенько подумать, собрав совет почитаемых ученых. Большинство горцев никогда не знало рабства, и спины их гнулись только в мечети или в поле за плугом. Но теперь многое менялось, в Имамат вливались разные люди, разные народы, у которых были свои обычаи, свои представления о свободе и рабстве. А тут еще пленные, перебежчики, бывшие ханские вассалы и даже рабы-добровольцы. Еще недавно на рынке в Эндирее процветала работорговля, пока ее не запретил Ермолов. И поговаривали даже, что в Черкесии продают девушек в турецкие гаремы. Но главное Шамилю было ясно – рабство следовало безжалостно искоренять. Нельзя было терпеть в доме заразную болезнь и не заразиться самому. А человек, кем бы он ни был, не мог называться человеком, если терпел рабское ярмо.
Шамиль смотрел на бывших невольников, которые, казалось, выпрямились и стали больше похожи на людей. Но страх перед будущим все еще таился в их удивленных глазах. Имам поблагодарил их бывших хозяев за богоугодное дело, затем пожал каждому из освобожденных руку и сказал, показывая на своих помощников:
– Юнус выдаст вам оружие.
Султанбек научит вас драться. Но сначала вы обойдете всех, кто сюда пришел, и приведете остальных рабов… – Шамиль понял, что сказал не то, что хотел, а затем добавил: – Приведете бывших рабов, а теперь – свободных граждан Имамата.
– А если они не захотят? – спросил старший из освобожденных рабов.
– Хозяева или невольники?
– Рабы.
– Человек, отказывающийся стать свободным, виноват больше, чем его хозяин, – заключил Шамиль.
– Такого следует наказать, как изменника, или прогнать от нас, как собаку.
– Значит, можно его убить? – будто обрадовался бывший невольник.
– Это решит кади, – ответил Шамиль.
– Для того и существуют суд и шариат.
– Когда я был рабом у хана, тот убивал кого хотел и как хотел.
– Придет время, мы спросим за это и с хана, – сказал Шамиль.
Бывшие невольники, крича от радости, побежали искать своих бывших собратьев по несчастью.
– Скажи, имам, – спросила женщина, показывая на ребятишек.
– А что будет с нашими детьми?
– Они свободны, – улыбнулся Шамиль и посмотрел в глаза мальчишкам.
– Вы кто?
– Мы – свободные люди, – улыбались ребята.
– Уздени!
– А когда вырастем, будем твоими мюридами!
– Вот теперь вы отвечаете, как настоящие мужчины.
– Шамиль потрепал ребят по головам и отправил к друзьям.
– Бегите, играйте с остальными. А если победите – тоже получите кинжалы.
– Мы победим! – пообещали ребята и помчались к своим сверстникам.
Тем временем наибы горячо обсуждали начавшуюся реформу и собирались было изложить свое мнение Шамилю. Но тут появился Магомед, который вел за узду коня, нагруженного чем-то тяжелым. Поравнявшись с Шамилем, он ослабил веревку, и на землю свалился мешок, из которого, разорвав мешковину,
высунулось дуло фальконета.
– Получай, имам! – гордо выкрикнул Магомед, стягивая с фальконета мешок.
Наибы обступили пушку, разглядывая ее со всех сторон.
– Медная, – сообщил Юнус, поковыряв пушку кинжалом.
– Добыл все-таки, – удивлялся Али-бек.
– Если я что сказал – значит, сделаю, – польщено ответил Магомед.
– Ее надо установить на моей башне, – предложил Сурхай.
– Рано, – сказал Магомед.
– Сначала нужно подставку сделать, а то назад отлетит и башню твою поломает.
– Не поломает, – возмутился Сурхай.
– У меня башня крепкая.
– А подставку эту сможешь сделать? – поинтересовался Галбац-Дибир, с завистью глядя на орудие.
– Я все могу, – гордо сообщил Магомед.
– Если мне не будут мешать, я еще такую же пушку сделаю. И нечего лезть со своими башнями, это же образец! Из него целая артиллерия получится.
