По крайней мере, так было до недавнего времени…
Глава вторая
От сумы, тюрьмы и загса не зарекайся. За два месяца до свадьбы
Счастье – понятие для средних во всех отношениях граждан, и справедливости тут нет никакой.
Фаина Раневская
– Что?! – слова отца достигли моих ушей, но не желали доходить до сознания. – Пап, ты вообще о чем сейчас?! Какая свадьба?! Какое еще объединение кланов?! Ты серьезно, что ли?! Мы в каком веке живем, ау?! – от возмущения я даже задохнулась и теперь была вынуждена изображать выброшенную на берег рыбу: то закрывала рот, то открывала его, не в силах наполнить легкие воздухом. – Не забыл, что я независимая и вполне себе самостоятельная личность? Ты уж прости, я с уважением отношусь к тому, чем ты занимаешься, но вся эта история про родовые браки… Еще раз извини, конечно, – негодование негодованием, а про хорошие манеры забывать не стоит, тем более в разговоре с отцом, – но мы же не Габсбурги, в конце концов, какие-нибудь.
– А при чем тут Габсбурги? – не понял папенька.
– Ну как же, – пришел мой черед удивляться отцовской неосведомленности, – они славились своими династическими браками, предпочитая открытому противостоянию с соседями родственные с ними же связи. Кстати, это не сильно им помогало, ты бы учитывал. Да и вообще, в наше время брак детей чаще приводит к ссорам между их родителями, нежели к дружбе. Неужели не знаешь?
– Полина, – отец вздохнул, и мое сердце сжалось от жалости, которую я тут же в себе подавила, вспомнив рекомендации своего психоаналитика. В конце концов, не только отец потерял в свое время жену, но и я мать. Моей вины в том, что он одинок, нет никакой. Так что я вовсе не обязана класть свою жизнь на жертвенный алтарь божества по имени «Папенька».
Тот, правда, еще не подозревал, что перед ним стоит обновленная версия дочери, и поэтому терпеливо ожидал привычной реакции. Действительно, раньше я бы кинулась в его объятия, поцеловала в щеку и заверила в том, что буду послушной девочкой и сделаю все, как он велит. Но теперь – не раньше. Я вовсе не намерена выходить замуж за Антона Оленина, как бы этого ни хотелось дражайшему родственнику.
В глазах отца промелькнуло удивление, но, видимо, решив, что просьба и впрямь очень необычна и посему требует чего-то большего, нежели тяжкий вздох и выразительный взгляд, он пустил в ход «тяжелую артиллерию».
– Полина, – повторил он мое имя, стремясь усилить воздействие. Он всегда называет меня именно так, когда заводит какой-нибудь серьезный разговор, – дочь, – о, давление усиливается, – когда ты родилась…
Ну неужели, пап? Ты всерьез думаешь, что я поведусь на это? Сейчас ты мне расскажешь, как изменилась твоя жизнь после моего появления на свет, как ты, потеряв жену, обрел новый смысл существования. Каждый раз, когда ты говоришь о смерти мамы, непременно в связке с фактом моего рождения, ты, я надеюсь, все же невольно, обвиняешь и меня в тяжелейшей утрате, от которой так и не смог оправиться. Этот груз вины, который не всякий взрослый осилит, я тащила на себе все свое детство. Но теперь довольно! Больше это не сработает!
Я осталась верна данному себе зароку – обычные папины приемы в этот раз действительно не подействовали: хвала моему психоаналитику. Правда, от нежеланного брака меня это все равно не спасло – дражайший родственник нашел другой способ заставить меня поступить так, как ему было нужно. Хотя такой подлости я от отца, конечно же, не ожидала…
Глава третья
Крепкий орешек
Лучше быть хорошим человеком, ругающимся матом, чем тихой воспитанной тварью.
Фаина Раневская
– Горько! – закричал дядя Веня и брякнул рюмку об пол. Я бросила насмешливый взгляд на отца, который с каменным лицом выслушал тост брата, никак не выразив своего неудовольствия. Уверена, подобная выдержка обошлась ему дорого – еще один шрам на сердце, не иначе. Мне ли не знать, какие бури бушуют сейчас в душе папеньки, у которого с ближайшим родственником, мягко говоря, весьма натянутые отношения. Будь воля отца, ноги бы дяди-Вениной не было на этом торжестве, но не мог же он, в самом деле, порадовать журналистов подобной сенсацией. Не то чтобы отец очень уж боялся служителей пера, но и привлекать их внимание лишний раз особенно не жаждал. Тем более что те и так уже подбивали клинья к нашему родственнику, обещая ему солидное вознаграждение за откровенный рассказ о детстве и отрочестве Алексея Ивановича Ульянова, об основных вехах его пути к богатству, а также об отношениях с родней.
Дядюшка мой, всю жизнь проработавший простым шофером, брата своего откровенно презирал, считая дармоедом и вором, что, правда, отнюдь не мешало ему регулярно вымогать у него деньги, не мучаясь при этом угрызениями совести. Дядя Веня считал, что вполне мог бы зарабатывать и сам, рассказывая телевизионщикам все, что они жаждут узнать, и даже больше, но, считая себя порядочным человеком (утверждение, конечно, спорное, но кто я такая, чтобы судить?), а также из уважения к памяти родителей этого не делал. По мнению моего дядюшки, беря деньги с брата, он таким образом компенсировал себе упускаемую выгоду.
И вот такому-то родственнику ничего не подозревающий ведущий и предоставил слово. Уверена, знай он о том, что за этим последует, сто раз бы подумал, прежде чем это сделать. Увы, никто его об этом не предупредил, и теперь я не без злорадного удовольствия наблюдала, как организатор торжества то краснел, то бледнел, то поправлял галстук-бабочку, слушая дяди-Венину поздравительную речь, в которой и матерная частушка присутствовала, весьма, кстати, к месту, и сопровождаемое выразительным взглядом в сторону двух отцов напоминание молодоженам о том, что лучше жить бедно, но честно, и несколько сальных шуточек на тему первой брачной ночи.
Дядя Веня откровенно забавлялся, что меня ничуть не огорчало – в конце концов, должен же на свадьбе хоть кто-нибудь веселиться. Оглядев присутствующих – всех, до кого я дотянулась взглядом, я прочла на их лицах брезгливость вперемешку с таким ужасом, словно они застали в своей постели гремучих змей. Усмехнувшись, я поднялась для исполнения воли дядюшки. Антон, наученный горьким опытом, больше не рисковал и язык держал за зубами. Так что поцелуй у нас вышел весьма целомудренным, на радость мне и к неудовольствию дражайшего родственника.
– Эх, молодо-зелено, – крякнул он и, резко наклонившись к сидящей рядом с ним даме (жене иностранного дипломата, между прочим), смачно поцеловал ее взасос. – Вот как надо! – гордо провозгласил он, вытирая рот рукавом парадного пиджака. По всему видно – возмущенное щебетание неожиданной избранницы его волновало мало. В воздухе запахло международным скандалом, и, если бы не мой новоиспеченный тесть, неизвестно, чем бы дело закончилось.
Хорошо еще, что Казимир Порфирьевич Оленин, как и положено чиновнику его уровня, обладал молниеносной реакцией. Мигом оказавшись рядом со вскочившим в возмущении посланником иностранного государства, он принялся что-то быстро нашептывать тому на ухо. Разобрать, что именно, я не могла, но, подозреваю, тесть приносил дипломату свои глубочайшие извинения. А может, врал что-нибудь про странные свадебные традиции русских, согласно которым гости обязаны целоваться друг с другом. С него станется!
