2. И вообще ты имеешь представление, где сейчас находишься?
3. Сколько тебе лет?»
Мартин взял свой мобильник и еще раз вернулся к нужному месту. Еще во время записи у него было такое чувство, что в поведении Анук что-то было не так, даже если принимать во внимание ее травму. Казалось, что ее ответы следовали какой-то определенной логике. Тогда Мартину показалось, что он слышит незнакомый иностранный или тайный язык.
Как язык, придуманный дочуркой Крамера.
Мартин еще раз прослушал третий вопрос.
«Сколько тебе лет?»
На записи был слышен сигнал, приглашающий пассажиров принять участие в занятиях по спасению утопающих в случае кораблекрушения, которые он тогда проигнорировал. Потом прошло некоторое время, пока он сформулировал свой четвертый вопрос:
«Боже мой, кто это только сделал с тобой?»
Мартин вспомнил, как обнаружил круглые следы от ожогов на животе Анук, возникшие в результате прижигания горящими сигаретами. Теперь он знал, что еще до круиза это сделали мужчины, которых Наоми оставила наедине со своей дочерью. Но тогда он решил, что это работа потенциального насильника, который все еще находился на корабле.
Согласно его записям, вопрос номер 4 был первым, на который ответила Анук, написавшая на экране планшетника его имя:
«Мартин».
Он снова взял в руки лист с вопросами.
«4. Боже мой, кто это только сделал с тобой?
5. Но ведь ты же знаешь, что я не злой человек, не так ли?»
Мартин, конечно, не мог слышать этого на записи, но он буквально видел перед собой Анук, как она прикрыла глаза и напряженно что-то считала на пальцах. А потом что-то записала на своем планшетнике. Тогда он принял это сначала за арифметическое задание, а позже посчитал указанием на якорную палубу: 11 + 3.
«Семьдесят восемь плюс пять» – так говорила Герлинда. Тем самым она натолкнула его на правильный путь.
Мартин взял листок с вопросами. Взглянул на позицию номер три:
«Сколько тебе лет?»
Взяв карандаш, записал под ним третий ответ Анук:
«11 + 3».
Затаив дыхание, он откинулся на спинку стула и так резко вскочил, что стул опрокинулся на пол.
Вот оно. Это же и есть решение. Структура.
Мартин знал, что находится на пороге раскрытия тайны, о существовании которой до сих пор даже и не задумывался. Все то безумие, которое он пережил на «Султане», просто не оставило ему времени задуматься над этими вещами. А когда он снова оказался на берегу, то печаль, разрывавшая его душу изнутри, помешала ему заметить важные вещи.
Помешала обнаружить истину.
Например, салфетка, смоченная в хлороформе.
Как она попала в каюту, которую занимали Надя и Тимми, если признание Шахлы соответствует истине?
Если горничная застала их врасплох «случайно», то зачем же она принесла с собой хлороформ?
Неожиданно Мартин ясно увидел несколько нестыковок во всей этой истории, несовпадений, которые он не подверг сомнению, злясь на самого себя и на свою судьбу.
Он взял мобильник и набрал номер психиатрической клиники в Нью-Йорке, в которой лежала Анук. Елена, сопровождавшая девочку до Манхэттена, звонила ему оттуда. Ему было достаточно лишь нажать кнопку обратного вызова, чтобы дозвониться до коммутатора нью-йоркской клиники. Мартин представился как доктор Шварц, чтобы, как потенциального коллегу, его связали быстрее, тем не менее прошло добрых пятнадцать минут, прежде чем ему ответил лечащий врач Анук, доктор Сильва.
– Анук совсем не та, за которую мы ее принимаем, – пояснил он, судя по голосу, пожилому и сильно простуженному господину.
– Что вы хотите этим сказать? – удивился Сильва.
Мартин забегал кругами по своей кухне. Он был слишком возбужден, чтобы спокойно стоять на одном месте.
– Она не травмирована, по крайней мере не в той степени, в какой кажется.
– Не травмирована? – Сильва был возмущен. – Девочку сначала изнасиловали, а потом похитили.
Мартин на минутку остановился, чтобы разобраться со своими мыслями и не походить на сумасшедших пациентов, которых лечил его американский коллега.
– Вы уже имели дело с высокоодаренными детьми, доктор? – поинтересовался он. – Вы же знаете, что происходит, если к ним предъявляют заниженные требования. Такие способные дети начинают вести себя необычно. Одни становятся слишком тихими, другие перестают есть, впадают в депрессию, а некоторые, наоборот, становятся слишком шумными, агрессивными, а иногда даже жестокими. По отношению к другим или к себе самим.
– Я внимательно слушаю вас, – сказал доктор Сильва, когда Мартин на несколько секунд замолчал.
– Куда я клоню: я думаю, в течение нескольких месяцев Анук находится в стрессе из-за недооценки, из-за занижения требований, предъявляемых к ней. Конечно, она получила тяжелейшую травму из-за многократного группового изнасилования. Но не это заставило ее замолчать и раздирать себе кожу.
– А что же тогда? – спросил Сильва.
– Грубо говоря, ей было скучно.
– Простите, что вы сказали?
– Будучи в течение долгих месяцев запертой на корабле, сначала в темнице без окон, а потом в карантинной палате, она не имела возможности раскрыться в соответствии со своими способностями. Даже психически здоровые люди с трудом выдерживают такое. А что же тогда должен был чувствовать гиперактивный, высокоодаренный ребенок? То, что она до крови расчесывала себе кожу, было выражением ее недооценки.
– Что еще указывает на это? – спросил Сильва.
– Код, – ответил Мартин. – Анук не смогла больше выдержать длительное бездействие и запрет Шахлы на общение с посторонними людьми. Поэтому она начала играть в придуманную ею игру и общаться со мной на тайном языке. Это была высокоинтеллектуальная игра. И мне пришлось нелегко, прежде чем я сумел расшифровать придуманный ею код. Чтобы им овладеть, нужно было иметь такую же великолепную память, как у нее самой.
– И как же функционировал этот тайный язык? – В голосе Сильвы появились нотки раздражения.
Мартин хорошо понимал его. Он бы и сам реагировал не менее недоверчиво, если бы невесть откуда взявшийся коллега из заокеанской страны неожиданно позвонил ему и начал читать лекцию.
– Вам тоже бросилось в глаза, что Анук никогда не отвечает на первые три вопроса? Ни в одном разговоре? – спросил он.
Последовала пауза. Когда Сильва вновь заговорил, по голосу чувствовалось, что он озадачен.
– К сожалению, я не вправе обсуждать результаты лечения наших пациентов с посторонними, – сказал он таким тоном, который не оставлял сомнения в том, что Мартин попал в самую точку.
