Когда в следующий раз он придет к ней с извинениями, она выслушает его и извинится в ответ. А еще расскажет о тесте на беременность и возьмет купленное им кольцо. Они должны заставить свой брак функционировать.
Леона продолжала играть в молчанку. Новизна заключалась во взгляде, когда Байрон поднимал голову, время от времени отрываясь от игры с Перси. В ее глазах светилась не ярость, а страх.
Интересно, чего она боится. Очевидно, он, черт его подери, сказал неправильные слова после того, как они последний раз занимались любовью. Незачем было обсуждать запутанное прошлое в постели.
Но почему она не пытается ничего опротестовать? Почему не расточает обещания, что никогда его больше не обманет – даже случайно? Почему не уверяет, что в самом деле порвала все связи с отцом?
Просто молчит.
Байрон уверял себя, что это не имеет значения. Да, она не принимает ни его извинения, ни ухаживания? Значение имеет лишь то, что каждый вечер он возвращается к сыну, готовит ему ужин, помогает купать его, читает сказки и просыпается к нему по ночам. Они уже записались на прием к врачу.
Байрон вполне может прожить без Леоны. Год, проведенный в одиночестве, яркое тому подтверждение. Но он не позволит исключить из жизни сына. Он никуда не денется, и чем скорее она это поймет, тем лучше для всех.
Леона тихим серьезным голосом объявила, что ей нужно поговорить с ним. Он вопросительно посмотрел на нее, она уклонилась от объяснений.
– Я буду на кухне, – объявил он.
Леона кивнула.
У Байрона упало сердце. Страх в ее глазах и серьезный голос не предвещали ничего хорошего. Не отдавая себе отчет в том, что делает, он начал готовить печенье. Неужели она хочет сказать, что их затея с совместным проживанием провалилась, утром она уезжает, поэтому и выглядит такой испуганной? Взбивая белки с сахаром, Байрон едва мог совладать с собственными мыслями. Определенно, Леона решила уйти от него. А что еще могло случиться? К тому времени, как она появилась на кухне, он всерьез разозлился и набросился на нее, готовясь к худшему:
– Что такое?
– Просто, – она смешалась, – прошло две недели.
Байрон видел: она сильно нервничает – и оттого распалялся еще больше.
Он с силой грохнул миской о столешницу.
– Так и знал, что ты не останешься. Объясни почему, ладно? Не из-за того же, что случилось после секса? Я пытался извиниться, но ты ничего не слушала.
– Нет, не из-за того.
– Тогда в чем дело?
– Почему у нас все так непросто, Байрон?
– Не знаю, Леона. Ты мне скажи. Ты можешь уйти, если хочешь, но я не позволю тебе забрать Перси.
От этих слов она согнулась пополам, будто от удара в живот. Байрон решил даже, что она расплачется. Когда она выпрямилась, в ее глазах стояли слезы, а еще плескалась ненависть. К нему.
– Ты же пообещал, что не станешь наказывать меня, отбирая сына.
– Я не могу жить без моего сына.
– Без нашего сына. Можешь сколько угодно пытаться от меня избавиться, чтобы успокоить свою совесть, дескать, ты не бросал меня второй раз, это не сработает. – Леона развернулась и зашагала прочь из кухни. – Я малышей не брошу, – донеслось до него из коридора.
Он задумался. В самом ли деле она сказала «малышей», или ему послышалось? Скорее всего, ошибся. Она ничего не говорила про ту ночь, когда у них порвался презерватив. Если только снова не лжет.
* * *
Байрон хотел повесить полки для посуды до того, как кандидаты на должность сушефа придут на собеседование, назначенное на четыре часа.
Кухня постепенно обретала форму. Плиту менять не стали, но вся остальная техника – духовые шкафы, холодильники и морозильные камеры – была заказана с доставкой в течение ближайших трех недель. После расстановки мебели это место станет похоже на ресторан.
Он радовался, что хоть что-то в его жизни стало приобретать законченные очертания. Вчерашняя ссора с Леоной еще была свежа в памяти. Он понимал, что после работы придется ехать домой и встретиться с ней, но не представлял, как это сделать. Байрон ругал себя идиотом, полагая, что сможет жить с ней без доверия. Более того, полагал, что их семейная жизнь будет отличаться от той, что была у его родителей. Эксперимент провалился. Они не состоялись как пара, и ничто не сможет связать их воедино. Подобные мысли причиняли боль. Черт подери, ему не хотелось ставить крест на отношениях с Леоной.
Разразившись длинными изощренными проклятиями, он наконец прикрутил одну полку и собирался проделать то же самое со второй, как услышал чей-то голос, окликающий его.
– Привет! – крикнул он в ответ. – Я на кухне.
Вытерев руки тряпкой, он бросил взгляд на свой телефон. Без четверти четыре. Значит, либо кто-то из кандидатов в сушефы явился раньше срока, либо возникло затруднение у ландшафтных дизайнеров.
У открытой двери, блокируя солнечный свет, застыли двое крупных мужчин в отлично скроенных костюмах. Бычьи шеи, стрижки-ежик и темные очки, скрывающие глаза, ясно указывали, что громилы не шутят.
Перед ними стоял третий человек, худой и в еще более безукоризненном костюме. Из-за продолговатого лица и сутулых плеч в соседстве с двумя крупными парнями он казался маленьким и щуплым.
Байрон резко остановился. Краем глаза заметил дизайнеров, работающих недалеко от окон ресторана. Оставалось надеяться, что в случае неприятностей – а они, судя по всему, обеспечены – ему придут на помощь. В противном случае придется отступать на кухню в надежде вооружиться молотками и отвертками. Человек с молотком способен на многое.
– Чем могу помочь?
– Байрон Бомонт? – брезгливо уточнил коротышка.
– Кто его спрашивает?
Один из громил презрительно фыркнул.
– Он здесь? – раздался слабый дребезжащий голос за спинами громил. Как по команде, те расступились, коротышка тоже отошел в сторону, в поле зрения показалась сначала блестящая серебристо-черная трость, а затем и ее владелец Леон Харпер собственной персоной. Он казался старше, чем помнил Байрон, особенно с тростью. Вокруг глаз залегли глубокие морщины. И все же ошибки быть не могло, это он.
Байрон часто заморгал, тщетно надеясь, что галлюцинирует вследствие обрушения на голову полки с посудой или падения с лестницы. Но нет. Зловеще улыбающийся Леон Харпер не был ни галлюцинацией, ни ночным кошмаром. Точно так же он улыбался, когда, посадив Леону в машину, объявил, что тот никогда больше ее не увидит. То была улыбка победителя.
Улыбка дьявола.
– Да, это точно он. Выродка Бомонта я узнаю везде, – обратился Леон к коротышке. – До меня дошли слухи, что ты вернулся и снова путаешься с моей дочерью.
Он выделил голосом слово моей. Байрон покрылся гусиной кожей. В голосе старика не было любви, зато отчетливо звучали собственнические нотки.
