«Юнкерс» стал уходить на правом, но далеко не улетел – кабина «88-го» была неплохо бронирована, и поразить ее сзади не всегда удавалось, зато моторы вообще никак не защищались. А рядышком – крыльевые баки. Они-то и не выдержали грубого обращения – полыхнули. И левое крыло оторвалось, пролетев мимо «Яка» гигантским секачом. Пронесло…
А бомбовоз ухнул вниз, беспорядочно кувыркаясь. Всего одна черная фигурка сумела выбраться наружу, но парашюта так и не раскрыла – вероятно, немца контузило. Ну, так ему и надо.
После начала боя прошли, промелькнули какие-то минуты.
И вот они, «Мессеры» – злые и кровожадные, налетели со всех сторон. «Як» попал под перекрестный огонь, но Жилин выкрутился, уходя «бочкой» с лихим, крученым «подвыповывертом».
В крыльях появились дыры, задело и фюзеляж, парочка увесистых пулек «прилетела» в бронеспинку, отдаваясь ёканьем в теле.
Довернув, Иван выпустил пару очередей, задевая сразу двух «Мессеров». «Ранил» только, не «убил».
И тут пришла подмога – «ишачки» набросились на немцев всей стаей.
«И-16» не могли соревноваться с «мессами» в скорости, в боях на вертикалях они тоже сдавали, зато никто не мог так быстро виражить по горизонтали, как «ишачки», да и вооружены тупоносые были основательно.
И полетели клочки по закоулочкам…
Н. Буньков, рядовой радиовзвода роты связи 286-й авиабазы:
«Фашистские самолеты беспрерывно бомбили наш аэродром, наши самолеты, стоявшие, как солдаты в строю, ровными рядами по всему аэродрому (хотя приказом НКО было запрещено линейное расположение матчасти).
Летчики к четырем часам 22 июня были уже в кабинах самолетов, готовы к бою. Но ни один самолет не взлетел навстречу врагу, а фашисты без помех в упор расстреливали, бомбили и поджигали все самолеты, ангары, все аэродромное хозяйство. Представьте себе наше горе, отчаяние, недоумение…
На вопросы нам отвечали: «Нет приказа на взлет и борьбу с врагом. Это провокация, местный инцидент!»
И так продолжалось до 6 часов утра! Но вот оставшиеся целыми самолеты в 6 утра вылетели навстречу врагу, в бой. И как дрались! Мы не напрасно гордились своими летчиками».
Глава 2
Проходная «пешка»
Егор Челышев, вчера только пригнавший новенький «Пе-2» на аэродром, спешил к самолету, матеря проклятых фашистов.
«Успею, успею…» – прыгало в голове.
Над головами, поливая опушку леса пулеметным огнем, неистово носились немецкие самолеты.
Тут невдалеке, со стоянки второй эскадрильи, застрочили спаренные «шкасы»
[10]
– это один из летчиков успел заскочить в кабину СБ и открыть огонь из носовой установки.
Немецкие истребители всей оравой накинулись на «эсбушку», и та развалилась от многочисленных попаданий.
Тут же задолбила зенитная батарея – ее вернули с учений буквально этой ночью. Один из «Мессеров» вспыхнул и клубком огня, разваливаясь в воздухе на части, просыпался на поле и лес.
А из-за леса показались «чайки» – юркие бипланчики «И-153».
Перкаль – фанера против немецкого дюраля… Ничего…
Ближняя «чаечка» вильнула – и попала как раз на линию огня.
И – вниз, кружась, как кленовое семечко…
Правда, и немец не избежал попаданий – сразу три товарки сбитой «чайки» отомстили фрицу, запалили ему мотор.
И снова размен – «И-153», вращаясь в последней «бочке», сверзился с небес, а неподалеку упал «Мессер».
Немецкий самолет ударился по касательной, подскочил, взрываясь и разваливаясь на куски, и закувыркался дальше частями, разлетавшимися огненным веером.
Вскоре из восьми «Мессершмиттов» половина оказалась на земле, но и «чаек» почти не осталось – лишь двое самых умелых пилотов, или самых везучих, все еще вертелись в небе. Однако немцы не стали с ними связываться. Ушли.
Отогнали супостата…
Челышев вдохнул глубоко, ловя себя на том, что минуту или больше не дышал, настолько его захватила воздушная баталия. Хапая воздух ртом, он потрусил к самолету.
Там уже стоял комполка Скворцов, и, перекрикивая шум моторов, говорил:
– Севернее Гродно прорвались танки. Много их! Нам надо помогать наземным войскам. Во всяком разе, наша эскадрилья уже воюет. Еще готовим около десятка машин. Связи с командованием у нас по-прежнему нет, зато отправили самолет в Лиду, связались с генерал-лейтенантом Рычаговым, он сейчас где-то в районе Нового Двора воюет. Говорят, сам Сталин его послал! Так-то вот. Алешин! Пойдешь на доразведку!
– Есть! Только, товарищ подполковник, разрешите с бомбами? Там столько целей! Хоть килограмм шестьсот!
– Хорошо, Алешин, возьми шестьсот. Нет, тысячу килограммов! Взлетишь? Молодец! Бери десять «соток», лети! Мсти за родной полк!
– Товарищ командир! – подошел техник самолета Панин. – Бомбардировщик-пикировщик к боевому вылету готов!
– Хорошо! Экипаж в сборе?
– Да! Только…
– Что там еще? – спросил Скворцов.
– Я без вас отпустил в Россь старшину Федосова.
– Кто разрешил? В такое время?
– У него там… Понимаете…
– Не тяни! Знаю: семья, две дочери. Ну и что?
– Нет их… больше.
– Как нет?
– Утром… Прямым попаданием… Другие семьи тоже погибли…
Комполка опустил голову, кусая губы. Сказал глухо:
– Приказано нанести бомбоудар по немецкому аэродрому в Судавии… э-э… в Сувалках!
[11]
Там стоят зенитки, но, во всяком разе, прорываться к объекту надо, и надо так его накрыть, чтоб… на части! Это ясно? С истребителями держать плотный строй. При входе в зону зенитных батарей рассредоточиться и выполнять противозенитный маневр. Уход от цели поворотом вправо со снижением. Предупреждаю! Из машин выжимать все, от строя не отрываться. Оторвавшихся сбивают. Управлять боем приказано мне. Прошу следить за моими сигналами. Мой сигнал – это приказ! Ясно?
– Ясно! – вразнобой ответили летчики.
– По самолетам!
Челышев вспорхнул в кабину.
– По местам! От винтов!
– К полету готов! – доложил штурман.
– …готов! – ворохнулось в наушниках. Это докладывал стрелок-радист Кибаль.
Тяжело нагруженная бомбами, «пешка» покатилась по аэродрому, грузно приседая, но взлетела легко.
