– Едем, – обронил Иван, просовываясь на заднее сиденье.
Лейтенант аккуратно прихлопнул за ним дверцу и сел впереди.
Молчаливый водитель сразу же тронулся, покатил, выезжая на московские улицы.
Удивительно, но тревоги, озабоченности Жилин не ощущал ни сейчас, ни тогда, на прифронтовом аэродроме.
И вот она, та самая Москва, которой он избегал в последние дни июня, скользит за окном автомобиля.
Иван продолжал испытывать печаль, глядя на людей, на дома, на жизнь, на все, памятное ему. Конечно, жизнь в XXI веке не сравнить с теперешней – через семьдесят лет тому вперед все станет гораздо устроеннее, комфортнее, но…
Уйдет нынешняя ясность и понимание цели, забудется неявное братство, когда все вокруг – товарищи, перестанет быть та гордость за страну, которая, вопреки насмешкам, все-таки была – особенная, советская.
Слово «совок» придумано либерастами, исступленно гадившими на свою Родину. Оно того же рода, что и выражения бандеровцев, обзывавших русских – там, в будущем, – «ватниками» и «колорадами».
Беда либералов в том, что они не ставят рамок свободе, не ограничивают ее ничем, и воля превращается в разнузданность, доходя до беспредела и сливаясь с установками фашизма.
В любой промежуток истории хватало и света, и тьмы.
С плохим следует бороться, изживать, а хорошее – пестовать и холить. Но разве можно охаивать все подряд? Бездумно, чисто по-обезьяньи копируя вашингтонских «авторитетов»? Да ну их…
…Мимо Кремля, по Большому Каменному мосту «ЗИС» выкатился на улицу Серафимовича, к серой громаде «Дома на набережной».
Свои двенадцать этажей, выстроенные в стиле конструктивизма, дом раскинул широко, предоставляя жильцам клуб, кинотеатр, спортзал, универмаг, прачечную и амбулаторию, сберкассу, почту, бесплатную столовку и детский сад на крыше, а во внутренних двориках были разбиты газоны и журчали фонтаны.
Селили здесь избранных, к ним был причислен и Павел Рычагов.
Удивительно, но Павла Васильевича ничуть не раздражала казенщина – все эти бирки на мебели или запрет на вход после одиннадцати вечера. То ли он привык к общажному бытию в гарнизонах, то ли просто не обращал внимания – Жилин чувствовал это его отношение. Или помнил о нем?
Иван так до сих пор и не уяснил для себя, какова доля Рычагова в его сознании.
Память Павла Васильевича не раз делала подсказки, иногда Жилин ощущал чужие эмоции – слабые, будто заблудившееся эхо былых чувств. Или они таки делят сознание на двоих, как жилплощадь в комнате все того же общежития? Как тут узнаешь?
«ЗИС» подъехал к подъезду, и лейтенант поспешил открыть дверь.
– Когда за вами заехать, товарищ генерал-лейтенант?
– Давайте, без двадцати три.
– Слушаюсь.
Машина отъехала, а Иван неторопливо пошагал к дверям.
Консьерж вежливо поздоровался, и Жилин прикинул, в каком же он звании. Сержант госбезопасности?
Вся обслуга дома служила в НКВД, даже дворники. Наверное.
Лифтер услужливо открыл двери лифта, пропустил жильца и зашел сам – подниматься без сопровождающего не полагалось.
Покинув кабину на свом этаже, куда выходили двери двух квартир, Иван порылся в кармане кителя. Там лежал ключ.
Он нащупал его еще в Сочи, да так и таскал с тех пор, будто талисман. В принципе, открыть дверь можно было и с помощью запасного ключа, стоило только зайти к коменданту.
Наверняка тем ключом уже пользовались во время его отсутствия, проводя негласный обыск.
Противно жить под колпаком, терпеть постоянное наблюдение, но, с другой-то стороны, в доме жили не рядовые рабочие и колхозники – в квартиры въезжали члены ЦК ВКП (б), наркомы и их замы, выдающиеся ученые и артисты. Публичные личности.
Ну ладно там писатели, а чиновники? Да за ними не только можно, но и нужно следить! Не снимать наружного наблюдения, отслеживать все связи, рыться в документах!
Чтобы чинуша, пардон, совслужащий, даже подумать боялся о взятках, скажем. А как же иначе?
Жилин отпер дверь, и вошел в квартиру. Недурно.
Дубовый паркет, фрески на потолках. Кухня крошечная, зато в стене проемчик под самоварную трубу.
Стянув сапоги, положив фуражку на полку, а китель повесив на спинку стула, Иван прошагал к дивану, и рухнул в его мякоть – жалобно взвизгнули пружины.
В квартире стыла тишина, даже часы, висевшие на стене, стояли.
Вздохнув, Жилин поднялся и толкнул маятник.
Часы пошли, затикали, отмеряя секунды. Хоть какой-то живой звук…
Проведя рукой по корешкам книг, Иван выдвинул ящик.
Подсказка была верна – там лежали ордена Рычагова.
Золотая Звезда Героя Советского Союза. Два ордена Ленина, три «боевика» – Красного Знамени. Медаль «ХХ лет РККА».
В эти времена даже юбилейная медаль доставалась далеко не всем, орденоносцев чтили, на них смотрели, как в будущем – на звезд эстрады и кино, вот только не с позиций мещанского идолопоклонства, а с уважением.
Приведя китель в идеальный порядок, Жилин нацепил ордена, испытывая странную неловкость – это были не его награды, не им заслуженные. Ничего, – утешил он себя, – сегодня тебе вручат орден заработанный!
Начистив до блеска сапоги и подцепив разношенные тапки, Иван пошатался по квартире. До срока еще часа два…
Выбрав себе книгу по душе, Жилин устроился в кресле, благодушествуя. Сколько месяцев он вот так вот не сидел, перелистывая страницы, в тишине и спокойствии?
А то, что война, что чекисты бдят… Ну и что?
Немцев мы победим, а энкавэдэшники – люди нужные, без спецслужб нельзя даже в Мире Справедливости, в далеком коммунистическом будущем.
Похмыкав, Жилин углубился в чтение.
А. Ермаков, генерал-майор:
«В направлении Орла враг добился успеха.
Но главный план гитлеровского командования – окружить и уничтожить армии Брянского фронта – не осуществился ни тогда, ни после.
Правда, в процессе борьбы были моменты, когда наши части оказывались обойденными неприятелем. Но за время войны мы научились многому. Окружение уже перестало быть таким пугалом, каким оно казалось иногда в первые дни боев.
Как ни пытался враг, ему не удалось посеять панику в наших рядах. Части держались вместе. Нарушенные связь и управление быстро восстанавливались.
Н-скую танковую часть обошли три роты автоматчиков и 28 танков. Танкисты не ударились в панику и без особого труда справились с этими фашистскими подразделениями.
Наш отряд тяжелых танков передавил и перестрелял всех автоматчиков, а из 28 танков уничтожил 27. Командир немецкого танкового отряда капитан Кессель был взят в плен вместе со своим штабом».
