Дядя Сэмюэл выглядел усталым и озабоченным.
– Почти всю жизнь я ссорился со своим кузеном Джозефом, – сказал он. – Жаль, что теперь ничего не изменишь.
Хью предложил ему выпить, и Сэмюэл попросил портвейна. Хью позвал дворецкого и приказал открыть бутылку.
– Ну, как ты, переживаешь? – спросил Сэмюэл.
Он единственный интересовался чувствами Хью.
– Я был в ярости, но сейчас в отчаянии, – ответил Хью. – Эдвард совершенно не подходит для старшего парнера, но ничего поделать нельзя. А ты как?
– Чувствую примерно то же самое. Наверное, и мне стоит подать в отставку. Забирать капитал я не буду, по крайней мере, сейчас, но через год точно уйду. Я уже сказал им об этом после твоей речи. Не знаю, нужно ли мне было заявить об этом раньше. В любом случае мое решение ни на что бы не повлияло.
– И о чем же они говорили после меня?
– Ради этого я и приехал к тебе, дорогой мальчик. Сожалею, что исполняю роль посланника врага. Они попросили убедить тебя не уходить.
– Чертовы идиоты.
– Да, они такие. Но тебе нужно принять во внимание следующее. Если ты немедленно подашь в отставку, то об этом сразу будет известно в Сити, как будет известно и о том, что стало причиной твоей отставки. Люди скажут, что если Хью Пиластер считает Эдварда неподходящим руководителем банка, то он, скорее всего, прав. И тем самым банк утратит доверие.
– Что ж. Раз у банка слабое руководство, то люди не должны доверять ему. Иначе они потеряют свои деньги.
– Но что, если твоя отставка послужит причиной финансового кризиса?
Хью об этом не подумал.
– Такое возможно?
– Думаю, что да.
– Разумеется, мне бы этого не хотелось.
Из-за кризиса могли пострадать и вполне благополучные предприятия, точно так же как кризис, вызванный крахом «Оверенда и Герни», разрушил фирму отца Хью в 1866 году.
– Возможно, тебе стоит остаться до конца финансового года, как и мне, – продолжил Сэмюэл. – Это всего лишь несколько месяцев. Тем временем люди привыкнут видеть во главе банка Эдварда, и ты сможешь уйти без лишней шумихи.
Вошел дворецкий с потвейном. Хью взял в руки бокал и задумчиво поднес его к губам. Каким бы отвратительным ни казалось ему предложение Сэмюэла, он был склонен принять его. Он прочитал целую лекцию об ответственности банкиров перед своими вкладчиками и финансовым сообществом, и ему нужно следовать своим словам. Если банк пострадает из-за его горячности, то он ничем не лучше Августы. Кроме того, у него будет время подумать над тем, чем заняться потом.
Хью вздохнул.
– Ну хорошо, – сказал он наконец. – Я останусь до конца года.
Сэмюэл кивнул.
– Я так и думал. Ты поступаешь правильно – как всегда.
II
Одиннадцать лет назад, перед тем как окончательно покинуть высшее общество, Мэйзи посетила всех своих многочисленных богатых знакомых и убедила их пожертвовать деньги на Женскую больницу Саутуарка Рейчел Бодвин. В результате ей удалось собрать значительную сумму, на доходы от инвестиций которой и содержалась больница.
Финансами заведовал отец Рейчел, единственный мужчина из управляющих больницей. Поначалу Мэйзи хотела распоряжаться инвестициями сама, но выяснилось, что банкиры и биржевые маклеры отказываются воспринимать ее серьезно. Она могла бы попытаться настаивать на своем, но у них с Рейчел и без того было полно хлопот, так что они согласились на помощь мистера Бодвина.
Мэйзи была вдовой, но Рейчел до сих пор официально считалась супругой Мики Миранды, и он не давал ей развода, хотя они давно уже не виделись друг с другом. Десять лет Рейчел поддерживала тайную связь с братом Мэйзи Дэном Робинсоном, который стал членом парламента. Все трое жили в доме Мэйзи в пригородном Уолуорте.
Больница предназначалась для женщин из рабочего класса и находилась в Саутуарке, почти в центре города. Они арендовали четыре вытянутых здания близ собора Саутуарка и снесли внутренние стены на каждом этаже. Вместо больших отделений с многочисленными кроватями в них размещались небольшие уютные палаты на два-три места.
Небольшой, но удобный кабинет Мэйзи располагался у главного входа. Его украшали два изысканных кресла, цветы в вазе, слегка потертый коврик и яркие занавески. На стенах висел знаменитый плакат «Легендарная Мэйзи» – единственное напоминание о цирковом периоде ее жизни. На письменном столе царил порядок, и все папки с записями аккуратно хранились в шкафу.
Сейчас напротив Мэйзи сидела босая женщина в лохмотьях на девятом месяце беременности. В глазах ее застыло отчаянное выражение голодной кошки, зашедшей в первый попавшийся дом в поисках еды.
– Как вас зовут, дорогуша? – спросила Мэйзи.
– Роуз Портер, мадам.
Посетительницы всегда обращались к ней «мадам», как будто бы она была знатной дамой. Она давно уже перестала настаивать на том, чтобы ее называли просто Мэйзи.
– Хотите чаю?
– Да, спасибо, мадам.
Мэйзи налила чай в простую фарфоровую чашку, добавив молока и сахар.
– Вы, я вижу, устали.
– Я шла всю дорогу от Бата, мадам.
От Бата до Лондона была сотня миль.
– Это целая неделя пешком! Бедняжка! – воскликнула Мэйзи.
Роуз залилась слезами.
Такое было не редкостью, и Мэйзи привыкла к слезам, позволяя посетительницам выплакаться вволю. Присев на ручку кресла, она обхватила Роуз за плечи и прижала к себе.
– Я понимаю, что вела себя дурно, – всхлипывала Роуз.
– Вовсе нет, – возразила Мэйзи. – Мы все женщины, и мы понимаем друг друга. Здесь мы не читаем проповедей. Это дело священников и политиков.
Понемногу Роуз успокоилась и принялась пить чай. Мэйзи вынула из шкафа папку и села за письменный стол. Она записывала сведения о каждой женщине, попадавшей в больницу, и часто эти записи бывали весьма полезны. Если какой-нибудь консерватор читал в парламенте очередную лекцию о том, что все незамужние матери – проститутки или что все они бросают своих детей, она возражала ему тщательно задокументированными фактами. Также эти данные помогали ей в выступлениях, которые она проводила по всей стране.
– Расскажи, что произошло с тобой, – обратилась она к Роуз. – Как ты жила до того, как забеременела?
– Я работала кухаркой у миссис Фриман в Бате.
– И там ты познакомилась с твоим молодым человеком?
– Он подошел ко мне и заговорил на улице. У меня тогда был выходной во второй половине дня, и я купила себе новый желтый зонт. Я знаю, что выглядела слишком хорошенькой. Желтый зонт меня и погубил.
Мэйзи приходилось по крупицам вытаскивать из нее признания. История ее была типична. Молодой человек работал драпировщиком, то есть принадлежал к небедному сословию рабочего класса. Некоторое время он ухаживал за ней, и они даже говорили о женитьбе. По вечерам, в сумерках, они сидели в парке на лавочке и обнимались в окружении таких же парочек. Заняться чем-то серьезным возможностей почти не представлялось, но все же раза три-четыре они оставались наедине, когда ее хозяйка уходила или когда его домовладелица напивалась. Потом он потерял работу и в поисках новой переехал в другой город, написав ей пару писем. Затем он окончательно исчез, а она обнаружила, что беременна.
