– Это скорее было раньше.
– Он мог отлучиться в уборную или куда-то еще.
– Но в таком случае у него было слишком мало времени. – Лицо Эдварда вытянулось в недоверии.
Надежда в душе Хью вновь погасла. Ему удалось заронить семена сомнения, но сомневался Эдвард недолго.
– Ты говоришь первое, что взбрело тебе в голову, – продолжил Эдвард. – Никакой Мики не убийца. Это просто бессмыслица.
В отчаянии Хью решил рассказать ему о Питери Миддлтоне. Если Эдвард не верит в то, что Мики мог убить Солли одиннадцать лет назад, как он поверит в то, что Мики убил Питера двадцать четыре года назад? Но попытаться стоило.
– Мики убил Питера Миддлтона, – сказал Хью, боясь, что Эдвард сочтет эти его слова еще более абсурдными.
– Это не смешно! – гневно воскликнул Эдвард.
– Да, ты думаешь, что Питер погиб из-за тебя. Я знаю. Ты не давал ему вырваться и окунал его с головой в воду, а потом погнался за Тонио. Ты думаешь, что Питер слишком устал и не смог доплыть до берега. Но ты не знаешь кое-чего еще.
– Чего именно? – несмотря на сомнения, Эдвард был явно заинтригован.
– Питер очень хорошо плавал.
– Он был дохляк!
– Да, но он все лето тренировался плавать. Каждый день. Силачом он не был, но мог бы свободно проплыть несколько миль. Он без труда доплыл до берега, это видел Тонио.
– И… – Эдвард нервно сглотнул. – И что же еще увидел Тонио?
– Пока ты взбирался вверх по берегу карьера, Мики удерживал голову Питера под водой, пока тот не захлебнулся.
К удивлению Хью, Эдвард не стал протестовать, а спросил:
– Почему ты не говорил мне об этом раньше?
– Думал, что ты не поверишь. Сейчас я тебе рассказал, только потому что отчаялся переубедить предоставлять деньги Кордове. – Хью внимательно посмотрел на Эдварда и продолжил: – Но ты ведь веришь мне сейчас?
Эдвард кивнул.
– Почему?
– Потому что я знаю, зачем он это сделал.
– Что? – удивленно спросил Хью, много лет размышлявший о мотивах Мики. – Зачем Мики было убивать Питера?
Эдвард сделал большой глоток мадеры, а потом долго молчал. Хью боялся, что из него уже не вытянешь ни слова, но Эдвард заговорил:
– В Кордове семейство Миранда считалось богатым, но на их доллары много тут не купишь. Когда Мики приехал в Уиндфилд, он за несколько недель потратил все, что ему дали на год. Но он постоянно хвастался богатством своей семьи и из гордости не мог признаться в том, что это не так. Когда у него закончились деньги… он их украл.
Хью вспомнил скандал, происшедший в школе в июне 1866 года.
– Шесть золотых соверенов доктора Оффертона, – произнес он задумчиво. – Так, значит, это Мики был вором?
– Да.
– Так вот в чем дело…
– И Питер знал об этом.
– Откуда?
– Он видел, как Мики выходил из кабинета Оффертона. Когда объявили о краже, Питер догадался, что вор – Мики, и пригрозил обо всем рассказать, если тот не вернет деньги. Увидев Питера в пруду, мы подумали, что нам повезло. Я окунал его, надеясь запугать и заставить молчать. Но я не думал…
– Что Мики его убьет.
– И все эти годы он играл на моем чувстве вины, делал вид, что прикрыл меня тогда. Вот свинья.
Хью понял, что, несмотря на небольшие шансы, ему удалось поколебать веру Эдварда в Мики. На языке у него вертелась фраза: «Надеюсь, теперь ты передумаешь выделять деньги на строительство гавани в Санта-Марии». Но он боялся переусердствовать и подумал, что и без того многое рассказал. Пусть Эдвард сам приходит к выводам.
– Извини, что сообщил тебе такие неприятные вещи, – сказал он, вставая.
Эдвард погрузился в размышления, потирая пятна на шее.
– Ну да… – пробормотал он с отсутствующим видом.
– Мне нужно идти.
Эдвард ничего не сказал. Похоже, он даже забыл о существовании Хью и уставился в бокал. На глазах его выступили слезы.
Хью тихонько прошел к двери и закрыл ее за собой.
IV
Августе понравилось быть вдовой. Прежде всего ей шло черное. Темные глаза, серебристые волосы и черные брови хорошо сочетались с траурным платьем.
Прошло четыре недели со смерти Джозефа, и она с удивлением замечала, что почти не скучает по нему. Никто больше не жаловался, что говядина недожарена или что в библиотеке пыльно. Обедать одной ей понравилось. Пусть она теперь и не супруга старшего партнера банка, но зато мать очередного старшего партнера. И к тому же вдовствующая графиня Уайтхэвен. Ей досталось все, что принадлежало Джозефу, только без самого Джозефа.
И она может выйти замуж еще раз. Ей пятьдесят восемь лет, детей у нее больше не будет, но она до сих пор не утратила некоторых желаний, которые можно было бы назвать непристойными. После смерти Джозефа они даже немного усилились. Всякий раз, когда Мики Миранда дотрагивался до ее руки, или заглядывал ей в глаза, или когда клал руку ей на бедро, ее словно пронзало молнией, и она ощущала слабость, от которой у нее кружилась голова.
Поглядев на свое отражение в зеркале, она подумала: «Мы так с Мики похожи даже по тону лица. У нас бы родились прелестные темноглазые детишки».
В это мгновение в комнату как раз вошел ее голубоглазый и светловолосый сын. Выглядел он далеко не лучшим образом. В последнее время он заметно растолстел, на коже его проступали яркие пятна. Во второй половине дня, когда начинало выветриваться выпитое за обедом вино, он часто пребывал не в духе.
Но ей нужно было сказать ему нечто важное, и она не собиралась делать скидку на его настроение.
– Что это еще за затея Эмили с аннулированием брака?
– Она хочет выйти замуж за кого-то другого, – мрачно ответил Эдвард.
– Но она твоя жена!
– В действительности не совсем.
О чем он вообще говорит? Она любила его, но временами он выводил ее из себя.
– Не говори ерунды, – осадила она его. – Эмили замужем за тобой.
– Я женился на ней, только потому что ты так хотела. И она согласилась, только потому что на этом настаивали ее родители. Мы никогда не любили друг друга и… – он замялся, а потом выпалил: – В общем, наш брак фактически не оформлен. У нас с ней ничего не было в постели.
Так вот на что он намекает. Августа поразилась, что ему хватило смелости заговорить об интимном. Обычно такие вещи с женщинами не обсуждают. Вместе с тем она нисколько не удивилась тому, что его брак был фиктивным. Она и раньше догадывалась об этом. Тем не менее Эмили так просто от него не отделается.
– Никакого скандала мы не допустим, – сказала она строго.
