Банк Пиластеров рухнул. Он закрыл двери перед своими вкладчиками, а это равноценно признанию несостоятельности. Но в перспективе он мог бы расплатиться по долгам, особенно если партнеры продадут все свое ценное имущество и будут тщательно контролировать все свои расходы.
Ближе к сумеркам у Хью начал оформляться план действий и забрезжила надежда.
В шесть часов вечера он поехал к Бену Гринборну.
Гринборну было уже за семьдесят лет, но он до сих пор находился в здравии и сам руководил своим семейным банком. Поскольку, кроме Солли, сыновей у него не было, он должен был передать банк племянникам, к чему склонялся с неохотой.
Дом Гринборна на Пиккадилли производил впечатление не столько благосостояния, сколько безграничного богатства. Каждые часы были украшены драгоценными камнями, каждый предмет мебели был антикварным, каждая панель искусно вырезана, каждый ковер выткан на заказ. Хью провели в библиотеку с приглушенным светом и камином, в котором потрескивал огонь. В этой комнате Хью впервые догадался, что мальчик по имени Берти Гринборн на самом деле его родной сын.
Дожидаясь Бена, Хью рассмотрел несколько книжных полок, размышляя, не стоят ли все они тут исключительно для украшения. Некоторые действительно были подобраны за красивые переплеты, но другие, в том числе и на нескольких иностранных языках, казались потрепанными, словно их постоянно перелистывали. Тяга к знаниям у Гринборнов была неподдельной.
Через четверть часа в библиотеку вошел старый грузный мужчина, извинившись за то, что заставил посетителя ждать.
– Меня задержали домашние дела, – сказал он и сухо поклонился, держа спину прямо.
Бен Гринборн по-прежнему походил на прусского офицера, хотя у них в семье не было никого родом из Пруссии. Просто в детстве и юношестве он настолько глубоко усвоил манеры немцев из высшего общества, что продолжал придерживаться их и в старости. Несмотря на строгое выражение лица, было заметно, что он чем-то озабочен, но Хью не стал его расспрашивать.
– Как вам известно, сегодня днем облигации Кордовы упали в цене.
– Да.
– И вы, вероятно, слышали о том, что мой банк закрыл двери.
– Да. Сожалею.
– С тех пор как в последний раз обанкротился английский банк, прошло двадцать четыре года.
– «Оверенд энд Герни». Да, я хорошо это помню.
– Я тоже это хорошо помню. Мой отец тогда потерял все свое состояние и повесился у себя в кабинете на Леденхолл-стрит.
Гринборн повел бровью.
– Прошу извинить меня, Пиластер. Этот скорбный факт ускользнул от моего внимания.
– Тогда разорилось много фирм. И завтра может произойти нечто подобное, только в гораздо большем масштабе.
Подавшись вперед, Хью принялся излагать свои соображения:
– За последние четверть столетия объем финансовых операций в Сити вырос в десять раз. Из-за сложности этих операций все мы теперь гораздо сильнее связаны друг с другом. Некоторые из тех, с кем мы не сможем расплатиться, тоже потеряют свои деньги и не смогут расплатиться со своими кредиторами – и так далее. Через неделю обанкротятся уже десятки банков; сотни фирм вынуждены будут закрыться, и тысячи людей окажутся без средств. Если только не предпринять решительных мер.
– Решительных мер? – переспросил Гринборн едва ли не с раздражением. – Какие еще меры? Единственные ваши меры – это расплатиться по долгам, иначе ничего уже не поможет.
– Если действовать поодиночке, то да, мы беспомощны. Но я надеюсь на поддержку финансового сообщества.
– Вы предлагаете другим банкам расплатиться вместо вас? С чего бы им так поступать?
Гринборн уже почти не скрывал своего негодования.
– Но вы ведь, безусловно, согласны с тем, что будет лучше для нас всех, если кредиторы Пиластеров получат свои деньги.
– Несомненно.
– Предположим, будет образован синдикат банкиров, который возьмет на себя активы и обязательства Пиластеров. Этот синдикат мог бы объявить о гарантии выплат любых их долгов по требованию. В то же время мы могли бы приступить к ликвидации имущества Пиластеров согласно строгому протоколу.
В глазах Гринборна наконец-то отразилась заинтересованность. Он задумался над этим предложением, и от его раздражения не осталось и следа.
– Да, понимаю. Если члены синдиката обладают достаточной репутацией и уважением, то их гарантии могли бы убедить всех, и кредиторы не стали бы требовать немедленного вывода своих средств из банка. При удаче денег от продажи имущества и активов хватило бы на выплаты кредиторам.
– И удалось бы избежать ужасного кризиса.
Гринборн покачал головой.
– Но в конце концов члены синдиката потеряют свои деньги, потому что долговых обязательств у Пиластеров больше, чем активов.
– Необязательно.
– Почему?
– Кордовские облигации, выпущенные более чем на два миллиона фунтов, конечно, сегодня ничего не стоят. Но другие активы внушительны. Многое зависит от того, сколько мы выручим от продажи домов партнеров и другого личного имущества. По предварительным оценкам, недостача составляет лишь миллион фунтов.
– Значит, синдикат потеряет миллион.
– Возможно. Но кордовские облигации не такие уж никчемные. Повстанцев могут победить. Или новое правительство может возобновить выплаты по ним. В какой-то момент цены на них поднимутся.
– Вполне допустимо.
– Если цена облигаций поднимется хотя бы до половины их номинальной стоимости, то синдикат ничего не потеряет. А если поднимется чуть больше, то даже окажется в небольшом выигрыше.
Гринборн покачал головой.
– Но только не цена гавани Санта-Марии. Этот Миранда, посланник Кордовы, всегда производил на меня впечатление отпетого мошенника, и его отец, по всей видимости, глава повстанцев. Я почти уверен, что все эти два миллиона фунтов пошли на закупку оружия и боеприпасов. А в этом случае инвесторы не получат ни пенса.
«В смекалке старику не откажешь», – подумал Хью, который опасался того же самого.
– Боюсь, что вы правы, – сказал он вслух. – И все же шанс есть. Если позволить разгореться панике, то вы в любом случае потеряете деньги, не этим, так другим образом.
– План действительно оригинальный. Вы всегда казались мне самым сообразительным из всего семейства, молодой Пиластер.
– Но план зависит от вас. Если вы согласитесь возглавить синдикат, то все в Сити последуют вашим указаниям. Если вы откажетесь, то у синдиката не будет достаточного авторитета, и кредиторы к нему не прислушаются.
– Я понимаю. Я и сам так считаю, – Бен Гринборн явно не отличался ложной скромностью.
– Так вы согласны? – спросил Хью и затаил дыхание.
