– Дальше? Разбирательство было. Протоколы осмотра места происшествия. Следак выезжал, я тоже был. Все осматривали, замеряли, только что там найдешь – какие следы – если снег валил двое суток, а то и больше. Альпинисты пытались что-то найти, только бесполезно. Там будто дна нет! Точно уже не помню…
Голин под противной ухмылкой начальства вдруг почувствовал себя раздетым. Хоть и случилось все давно и доказать теперь было ничего невозможно, а все равно занервничал. Как будто Уваров знал обо всем и приехал его проверить на вшивость. Сам ведь приехал! Видимо, что-то там не так.
– Нашли тело? – тихим вкрадчивым голосом спросил Уваров.
– Что? – Голин вздрогнул так, что локти сползли с края стола. – Тело?!
– Да, да, тело. У него ведь дочь в пропасть сорвалась, да?
– Да, – кивнул Голин, чувствуя, как трясется какой-то нерв под ложечкой, видимо, отвечающий за трусость.
– Нашли ее тело? – Начальство перестало улыбаться и вдруг сжало кулаки.
– Никак нет! – вдруг по уставу отрапортовал Голин. – Неделю искали. Этот мужик своих альпинистов привез. Маститых. Не нашли.
Господи! И зачем он тогда подписался?! Зачем деньги взял и закрыл глаза на вопиющее нарушение?! Никто ведь девчонку не искал, никто! Не было никаких альпинистов, хотя бумага с заключением имелась. Нет, суета была создана самим пострадавшим. И бригаду альпинистов будто бы он нанял. И участкового отрядили присутствовать при работе альпинистов. Больше мерзнуть в горах никому не хотелось. Только…
Только не было никаких альпинистов! И поисков не было! Пропьянствовали они неделю в охотничьем домике втроем: Голин, убитый горем папаша, воющий так, что волосы дыбом вставали, да еще охранник его. Потом они денег ему дали на безбедную старость и свалили. А он через некоторое время уволился. Они так советовали. Больше он их никогда не видел. Дело возбуждено так и не было, списали на несчастный случай. Тело, соответственно, найдено тоже не было.
– Неделю? Искали? – Уваров посмотрел на него с неприязнью и покачал головой. – Врешь ты все, Иван Иванович. Врешь, как сивый мерин! Взять бы тебя за шиворот да тряхнуть как следует! Да прав нет у меня таких, да и полномочия уже на тебя не распространяются!
– Чего это я вру?! – неприятным фальцетом откликнулся Голин, немного вдохновленный досадой Уварова на отсутствие у него полномочий. – Вы сами того мужика спросите! Как там его фамилия, я подзабыл?..
– Сафронов, – с обманчивой мягкостью подсказал Уваров. – Сафронов Илья Гаврилович.
– Ну да, точно, Сафронов. Илья… Гаврилович…
Голин сделал вид, что припоминает, хотя никогда не забывал этого здоровенного, похожего на большого зверя мужика. Немного его боялся первые годы. Премного был благодарен теперь. Денег, что тот ему дал, должно было хватить Голину до самой смерти. Тратил он разумно. Не сорил ими. Чтобы и внимания не привлекать, и чтобы хватило надолго.
– И было у Сафронова Ильи Гавриловича на момент восхождения в горы две дочери, – как былину, рассказывал Уваров.
– Две, да. – Его как кипятком обварили. Понял, в каком месте проболтался. – Обе были с ним в горах, да…
– Так ты же сказал, что когда вы добрались до места происшествия, то к вам Сафронов со скалы спустился с охранником. Я ничего не перепутал? – Уваров отвратительно оскалился, будто в горло ему вцепиться собирался.
– Нет, ничего не перепутали, Валерий Сергеевич. – Голин жалко улыбнулся. – Лет-то сколько прошло! Девчонка… Точно с ними была девчонка. Я сам ее потом в город отвозил. И передавал с рук на руки людям Сафронова. Они ее… это… куда-то увезли. Там еще адвокат был, все метался.
– Куда увезли?
– А я знаю!
– Как же ты позволил, Иван, главному свидетелю покинуть место происшествия? И что, вопросов ей никто не задавал?
– А кто я? Кто?! – с жаром воскликнул Голин, прижимая к вздымающейся груди ладони. – Я всего лишь участковый! А девчонка несовершеннолетняя. Отец приказал, адвокат опять же авторитетный. Прав, говорит, не имеете. Девчонка под опекой отца. И под защитой закона. Может, ее потом следователь и допрашивал, я не знаю. Может, она в гостинице какой-нибудь отца дожидалась. Надо у них спросить!
– Никто… Никого… Нигде не дожидался… – разбавляя свои слова тяжелыми паузами, проговорил Уваров, поднимаясь со скрипучей табуретки. – И тебе это известно лучше, чем другим. Они уже дают показания, будь уверен. И все, как один, тычут в твою сторону пальцем. Утверждают, что ты был приставлен к Сафронову. Ты, Голин! Вот как так вышло, а? Никто не видел, никто не видел его дочерей! Пока одна из них, чудом исцеленная после страшного стресса, из-за границы через год не приехала. Так писали, обгоняя друг друга, все СМИ. Так утверждал сам Сафронов. Представляешь, Иван Иванович, какой казус?
– Какой?
Голин сидел нахохлившись. С замиранием сердца наблюдал за марширующим по его тесной неряшливой кухоньке Уваровым.
– В горы Сафронов поехал с двумя дочерями. С двумя! Об этом всем было известно. – И Уваров растопырил два пальца – указательный и средний, демонстрируя их Голину. – А вернулся, странно, один! А через год одна из его дочерей странным образом вдруг появилась. Вернулась. Отдохнувшей, вылечившейся и посвежевшей из-за границы. Как такое могло быть, Иван Иванович?
– А я что? Значит, прямо отсюда они ее туда… – Голин махнул в сторону кухонного окна, будто оно выходило в Европу.
– Птицей она, что ли, обернулась, Голин?! – заорал вдруг не своим голосом Уваров, и левая щека его принялась странно дергаться. – В горы с отцом поднялась, спуститься не спустилась, а из-за границы вернулась!
– Почему не спустилась? – слабеющим голосом спросил Голин, его вдруг начало тошнить, наверное давление подскочило. – Я сам ее передавал из рук в руки людям Сафронова. Адвокату…
– Адвокату? – переспросил Уваров, останавливаясь подле хозяина и скрещивая руки на причинном месте.
– Адвокату.
– Передал девчонку?
– Ну да…
– Готов это заявить под протокол? – Уваров нагнулся к нему, опасно заглянул не в глаза, нет, в душу самую. – Точно готов дать такие показания под протокол, Голин?
– Под протокол?! – спина будто сломалась, сгорбилась, он почти уперся лбом в стол. – Чего под протокол-то, Валерий Сергеевич?! Лет-то сколько прошло!
– Десять, Голин. Прошло десять лет. Не такой уж большой срок, чтобы забыть девчонку! – фыркнул Уваров ему в лицо, обдавая запахом варенья и сыра, которыми угощал его Голин.
– Я ее и не забыл, – слабо возразил Иван Иванович, выпрямился и почти твердо заявил: – Я ее и не забыл. Русоволосая такая. Худенькая. Рослая. В ярком пуховом костюме, кажется розовом.
– Лиловом, Голин! – Уваров вдруг отпрянул от него, как от прокаженного, глянул с невероятной брезгливостью. – На сестрах были пуховые костюмы лилового цвета.
