Его язвительное брюзжание окончательно меня успокоило: в таком настроении не умирают. Куда там, еще и окружающих в могилу сводят, за милую душу.
Харумба возникла на горизонте еще до заката и явила собой зрелище, к которому я не был готов. С высоты нашего полета город казался заключенным в сверкающую перламутровую оболочку огромного полупрозрачного пузыря.
В детстве у меня была любимая елочная игрушка – стеклянный шар, в центре которого находился маленький домик с остроконечной крышей, красной дверью и клетчатыми занавесками, нарисованными на окнах. Имелся даже кусочек заснеженной поляны с рождественской елью и двумя крапчатыми мухоморами, нарушавшими пропорции пейзажа (если бы в домике жили человечки, грибы оказались бы им по плечо, а то и выше). Харумба выглядела в точности как эта игрушка. Отличный подарок на елку для юного титана – целый город из солнечно-белого камня, заключенный в сияющий прозрачный шар.
– Спускайся понемногу, Макс, – взволнованный голос моего спутника вывел меня из благоговейного ступора. – И только не вздумай приземляться в городе, живым там нельзя находиться.
– Ясное дело, – согласился я. – А кстати, вы не знаете, где живут эти важные господа, Хранители Харумбы? Тоже в городе? Или где-нибудь снаружи?
– Понятия не имею, – пожал плечами Нуфлин. – Да ты не гадай, а иди на посадку. Как только мы окажемся на побережье, они нас сами найдут. В конце концов, это часть их работы.
– За которую им платят обалденные деньжищи, – подхватил я. – Так что вы правы, они нас действительно найдут, я могу не дергаться.
– Боюсь, что не дергаться ты как раз не можешь, поскольку спокойствие глубоко противно твоей природе, – проворчал он.
На сей раз мне удалось совершить столь мягкую посадку, словно я всю жизнь только тем и занимался, что управлял летающими пузырями, унаследовав эту благородную профессию от своего отца, деда и еще доброй дюжины предков. Место я тоже выбрал удачно – в полусотне метров от моря, неподалеку от рощи низкорослых деревьев с пышными кронами светло-зеленых, почти белых листьев. Крупные черные птицы, как грозди спелых плодов, облепили толстые ветви. Молчаливые и малоподвижные, они показались мне почти зловещими, но я сказал себе, что дело не в птицах, а в мрачной игре моего воображения.
Вдалеке, за рощей, белели изящные строения Харумбы. Теперь, когда мы спустились на землю, странный оптический эффект, заставивший меня предположить, будто Город Мертвых находится в центре огромного мыльного пузыря, почти исчез. Скорее было похоже, что его окружает полупрозрачный туман, а может быть, цветной дым, мечтающий стать туманом, или просто теплый, насыщенный влагой морской воздух дрожит, не давая мне как следует разглядеть очертания города.
Я поежился, когда подумал, что за этими стенами живут мертвецы. Сидят в своих уютных жилищах, больше похожих на летние дворцы местных владык, перебирают какие-нибудь роскошные безделушки, смакуют тонкие вина, подолгу раздумывают над меню очередного обеда, ходят друг к другу в гости, возможно даже заводят романы и вообще наслаждаются жизнью как могут.
Жизнью?! Ну-ну.
Был бы рядом сэр Джуффин Халли, он непременно сказал бы мне: «Не драматизируй, несчастье мое. Ты и сам-то на живого человека бываешь похож раз в год по большим праздникам, красавчик». Но Джуффина рядом, увы, не было, поэтому мне пришлось воспроизвести эту фразу самостоятельно, про себя, стараясь подражать его насмешливым интонациям.
Голос Магистра Нуфлина вернул меня к действительности.
– А я все гадал: сообразишь ты, что мои старые кости – не мешок с соломой? – проворчал мой драгоценный груз. И снисходительно добавил: – Вроде сообразил. Молодец.
– Помочь вам выбраться из корзины? – вежливо осведомился я, не обращая внимания на его бурчание. За эту поездку я так закалил характер, что теперь вполне мог наниматься ковриком для вытирания ног к какому-нибудь лютому сатрапу.
– Не трудись, – вздохнул Нуфлин. – Неужели ты думаешь, будто я собираюсь немного попрыгать на песочке или искупаться в море? – И упавшим голосом добавил: – Впрочем, даже если бы я собирался… Такие удовольствия мне больше не светят, мальчик. Никогда.
– Ну почему же, возможно, одни только удовольствия вам теперь и светят, – возразил я. – Джуффин говорил мне, что обитатели Харумбы…
– Меня не интересует, что он тебе говорил, – отрезал старик. – Кеттариец за всю свою жизнь не произнес и дюжины правдивых слов. Слышать больше не желаю об этом человеке, который, кстати, по слухам, убил, зажарил и съел собственных родителей, когда узнал, что это может увеличить его магический дар, от природы весьма посредственный.
– Джуффин съел своих родителей? Да ну, ерунда какая, – я уже не знал, плакать мне или смеяться перед лицом такого откровения.
– Может, и ерунда, но сейчас мне приятно думать, что так оно и было, – отрезал Нуфлин. – Имей в виду, Макс, упоминания о твоем драгоценном Кеттарийце и его не менее драгоценных мудрых изречениях чрезвычайно действуют мне на нервы. Скажу больше, они меня попросту бесят. Как, впрочем, и упоминания обо всех остальных хитрецах, которым удалось-таки меня пережить, невзирая на все мои старания задержаться в этом прекрасном Мире как можно дольше. Чего я точно никогда не планировал, так это найти в конце жизни утешение в речах Кеттарийца. Так что потерпи еще немного, ладно? Совсем чуть-чуть осталось.
– Я готов терпеть сколько угодно, – покорно ответил я. – Собственно говоря, только этим в последнее время и занимаюсь. Вы еще не заметили?
– Да, – неожиданно согласился Нуфлин. – Думаю, я был не самым приятным спутником. Когда умираешь, да еще так долго и трудно, очень хочется хоть немного насолить живым. Просто невозможно удержаться от искушения! Ничего, в твоем возрасте это даже полезно. Наконец-то поймешь, что мир не состоит исключительно из добрых людей.
– Вы поздно спохватились. Это я как раз понял уже очень давно, – хмуро сообщил ему я. – Еще в детстве. И каждый новый год, представьте себе, приносил мне рекордное количество убедительных аргументов в пользу этой мрачной теории. Уверяю вас, сэр, большую часть своей жизни я был глубоко убежден, что любой мир состоит из чего угодно, только не из добрых людей. Но в Ехо я начал понемногу оттаивать, благо наконец-то появилась возможность. Так что не учите меня мизантропии. Что-что, а это искусство я в свое время освоил. Только оно мне смертельно надоело.
– Ишь ты! – усмехнулся Нуфлин. И сочувственно покачал головой. Возможно, хотел что-то добавить, но я ему не дал.
– Смотрите, к нам идут. Наверное, это и есть Хранители Харумбы.
Мое старое доброе глупое сердце отчаянно билось о ребра, казалось, что завтра в левой части грудной клетки появятся синяки. Даже второе сердце, которое было старше и мудрее меня самого, а посему редко снисходило до участия в общей истерике, вдруг – даже не заколотилось, а взволнованно затрепетало, как простыня на ветру.
Я панически испугался без всяких видимых причин, совсем как в раннем детстве, когда на карнавале к тебе подходит Дед Мороз, насчет которого ты так и не определился: верить в него или нет? А он уже совсем рядом, даже убегать поздно – что хочешь, то и делай.
