Я покачал головой:
– Этого нельзя делать, дружище.
– Почему? – теперь в его до неузнаваемости изменившемся голосе отчетливо звучали истерические нотки. – Почему мы должны терпеть этот ужас, если единственное, что нам нужно сделать – умереть, причем как можно скорее?!
– Сам подумай: я-то настоящий. И ты тоже. А Лабиринт, как бы кошмарны ни были его проявления, соткан из паутины иллюзий. Поэтому все, что здесь происходит, – не в счет. Смерть не взаправду – ты в детстве никогда не играл в войну? Нет? Ну ладно, все равно ты понимаешь, о чем я говорю, правда?
Он неуверенно кивнул, и я продолжил:
– Но если я убью тебя или ты меня, смерть будет настоящей.
– А, мне уже все равно, – едва слышно прошептал Мелифаро. По его обожженным щекам катились слезы. – Настоящая, не настоящая, лишь бы все кончилось! Этот жар, Макс… Я всегда больше всего на свете боялся ожогов, а теперь все мое тело – один сплошной ожог. И воздух такой горячий, им уже почти невозможно дышать.
– Это как раз обнадеживает, – спокойно сказал я. – Будем молить небо, чтобы воздух этого проклятого места как можно скорее оказался непригоден для дыхания. Такая разновидность смерти куда менее мучительна.
Мелифаро уже ничего не говорил, только стонал, тихо и обреченно, как умирающий ребенок. Я сам не понимал, как мне-то удается нормально функционировать, почти не обращая внимания на жгучую боль – я ощущал ее и в то же время стоял как бы немного в стороне от собственного страдающего тела, наблюдал за его мучениями с хладнокровным сочувствием дальнего родственника. Мучения Мелифаро тревожили меня куда больше.
Я как следует встряхнул своего друга. Смесь стона и рева, сорвавшаяся с его обожженных губ, не произвела на меня решительно никакого впечатления.
– Ты же Страж, парень! – проорал я в его ухо, уже изуродованное волдырями ожогов. – Тебе самой природой даровано находиться между тем и этим. Отойди в сторону! Это не твоя боль! Это вообще не боль – ее нет. Есть только дурацкая игра старого козла Мёнина. Все понарошку, понимаешь?
– Все, Макс, я понял, не ори, – неожиданно ровным и спокойным голосом ответил он. – Уже все в порядке. Спасибо, что напомнил. А теперь перестань меня трясти, а то я вернусь обратно, к тому бедняге Мелифаро, которому все еще больно.
– У тебя получилось! – восхищенно сказал я, отползая немного назад. – У тебя все получилось, дружище. Ты отошел в сторону от своей боли.
– Да, получилось, – все так же отрешенно согласился он. – И не надо так радоваться. Не повторяй мою ошибку, не поддавайся эмоциям: они уведут тебя обратно, к реальности. А к ней лучше не возвращаться, по крайней мере пока.
Я хотел сказать Мелифаро, что он молодец и теперь все будет в порядке, но вдруг понял, что больше не могу говорить, только хрипеть что-то невнятное. Мои губы обуглились, язык распух, а обезвоженная гортань утратила способность издавать звуки. К счастью, это больше не имело значения: страдать вместе с моим медленно сгорающим телом было некому.
Мы еще долго сидели, а после и лежали рядом, в мелком океане пузырящейся белой жижи. И наши ослепшие от жара глаза видели восход третьего солнца, больше похожего на гигантскую рождественскую звезду, смертоносные лучи которой переливались всеми оттенками синего цвета.
К тому времени мы уже были мертвы, но все же каким-то образом созерцали этот ужасающий, великолепный рассвет. Порой я понимаю, что он все еще продолжается. Не где-то в далеком пылающем мире, а в темноте под моими закрытыми веками ультрамариновая звезда медленно, как упрямая черепаха, ползет и ползет к зениту, пока я ворочаюсь с боку на бок, стараясь заснуть.
– …Макс, ты уже оклемался? – Мелифаро, веселый и жизнерадостный, даже удивительным образом помолодевший, тряс меня за плечи. Следов от ожогов на его счастливой роже не было и в помине. Я еще не успел определить, как себя чувствую, а он уже сунул мне под нос кувшин с каким-то прохладным кисловатым напитком.
Сделав несколько глотков, я понял, что жизнь продолжается, а отпив еще немного, окончательно решил, что это мне скорее нравится, чем нет.
– Выглядишь ты премерзко, чудовище, – сочувственно сообщил Мелифаро. – Но улыбаешься душевно, а это самое главное.
– Так-таки премерзко, – недоверчиво откликнулся я. И тут же испуганно спросил: – А что, моя физиономия хранит следы адского пламени? Ты-то все еще вполне красавчик.
– Как всегда! – гордо ответствовал он. И успокаивающе добавил: – Не переживай, Макс, никаких следов пламени и прочей дряни. Просто вид у тебя весьма потасканный, словно ты полгода из Квартала Свиданий не вылезал, а так все в порядке.
– Ну, это еще куда ни шло, – успокоился я. – Потасканность – явление преходящее, в отличие от боевых шрамов.
– Ну, это у кого как, – фыркнул мой друг.
– А кстати, куда мы на сей раз попали? – спросил я. – Ты уже разобрался?
– Ну как тебе сказать, – он пожал плечами. – Помещение какое-то. Вроде кухня. А может, и не кухня. Но здесь есть еда и питье, это точно. Как тебе, кстати, это пойло? По-моему, грандиозно!
– Особенно по сравнению с полным отсутствием какой бы то ни было жидкости, – снисходительно согласился я. – А одежды здесь, часом, нет? Потому что нас сейчас даже Коба в свою команду портовых нищих не принял бы, чтобы не позорили его братство в глазах приличных людей.
С одеждой у нас действительно было худо. Наши тела вышли из недавней передряги без малейшего ущерба, но вот лоохи были заляпаны проклятой белой кашей. В подсохшем состоянии она напоминала низкокачественный каучук и превращала одежду в неопрятные лохмотья, непригодные даже для мытья пола.
– Одежды здесь нет, – вздохнул Мелифаро. – Это было первое, о чем я подумал, когда увидел, во что мы превратились. Зато на окнах есть занавески. Из них можно соорудить что-то вроде лоохи, я уже нашел неплохой нож и прикинул, где надо сделать прорези.
Я критически оглядел занавески. В их пользу говорил тот факт, что ткань была плотная и в то же время мягкая. Я сразу понял, что, завернувшись в такую материю, можно чувствовать себя вполне комфортно. Существенным минусом являлась расцветка, которая, надо понимать, сразу пленила сэра Мелифаро: белая ткань была испещрена яркими красными, желтыми и оранжевыми цветами, на мой вкус, чересчур жизнеутверждающими. Но выбора не было, и я обреченно кивнул:
– Действуй, дружище. Уверен, что мы оба будем похожи на идиотов, но лучше быть одетыми идиотами, чем голыми… Не завидую я хозяевам этого дома, однако. Я бы взбесился, если бы обнаружил на своей кухне двух подозрительных типов, превращающих мои занавески в парадные костюмы.
– Тьфу ты, Макс! Не накличь беду, – в сердцах сказал Мелифаро. – Только объяснений с хозяевами этой кухни нам не хватало. А вдруг они шестирукие клыкастые великаны?
– Великаны – вряд ли, судя по размерам кувшина, – рассудительно возразил я, оглядываясь по сторонам.
